в своих покоях, даже прислуге не показывалась, обрезала волосы, бывшие такими длинными, и собственной волей в монахини постриглась. Прислуга столпилась, плачет, но все уговоры уже напрасны. Дама говорит: «Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не переполошите людей». А дело было вот как: Хэйтю наутро после встречи хотел было послать к ней посыльного, но вдруг зашел за ним начальник управления провинции, пригласил его на прогулку, поднял дремавшего Хэйтю: «До сих пор вы спите?» Так, гуляючи, он завел Хэйтю довольно далеко. Пили вино, шумели и не отпустили Хэйтю. Едва он вернулся, надо было сопровождать в Ои императора Тэйдзи. Там он провел две ночи, служа императору, и сильно охмелел. Наступил рассвет, государь вернулся, и Хэйтю собрался идти к даме, но «путь был прегражден», и тогда с собравшимися придворными отправился он в иное место. Как, должно быть, она волнуется, не понимая, в чем дело, с любовью думал он. Вот уж сегодня – хоть бы скорее стемнело – он отправится к ней и сам расскажет обо всех обстоятельствах, да и письмо пошлет, размышлял он, когда хмель отлетел от него, и собрался идти к ней. Но тут постучали в дверь. «Кто там?» – спросил Хэйтю. «Хотим кое-что сообщить господину младшему управителю [269] », – говорят ему. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той дамы. Сердце его забилось. «Иди сюда», – сказал он, взял письмо, посмотрел, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая кольцом. Полный недоумения, смотрит он, что там написано в письме, и видит:

Ама-но кава

Сора нару моно-то

Кикисикадо

Вага мэ-но маэ-но

Намида нарикэри

Небесная река

На небе есть —

Так я слышала.

Но это – из моих глаз

Льющиеся слезы [270] —

так было написано. Понял он, что она, видно, стала монахиней, и в глазах у него потемнело. В смятении спрашивает он прислужницу, а та отвечает: «Уже совершен постриг. Оттого дамы и вчера и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких ничтожных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!» Сказав это, она расплакалась, и тут кавалер погрузился в глубокую печаль. «Как же это так, из-за его любовных похождений оказалась она в таком ужасающем положении!» – терзался он, но терзания его уже были напрасны. Плача, написал он ей в ответ:

Ё-во вабуру

Намида нагарэтэ

Хаяку то мо

Ама-но кава-ни ва

Са я ва нарубэки

Этот мир оплакивающие

Слезы льются,

Но так поспешно

В реку Небесную

Превращаться надо ли? [271]

«И сверх этого ничего сказать не могу. Сам вскорости к ней буду», – сказал Хэйтю. И вот он действительно пришел. Дама же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он челяди, как все было, обо всех препятствиях и зарыдал – никак не мог унять слез. «Позвольте мне с вами поговорить. Хоть голос ваш дайте услышать!» – говорил он, но ответа ему все не было. Не знала она, какие помехи стали на его пути, и, видно, подумала, что он говорит с ней из жалости. А кавалер был неподдельно глубоко опечален [272] .

104

Письмо Сигэмото-но сёсё [273] от дамы:

Кохисиса-ни

Синуру иноти-во

Омохи идэтэ

Тофу хито араба

Наси-то котахэё

От любви

Прервавшуюся жизнь мою

Вспомнив,

Если спросит кто-нибудь обо мне,

Ответь: уж нет ее [274] .

Сёсё в ответ:

Кара-ни дани

Вага китаритэхэ

Цую-но ми-но

Киэба томо-ни то

Тигири окитэки

Даже останкам ее

Пусть скажут, что я приходил.

Ведь если, подобно росе,

Таять – то вместе.

Такую давали мы клятву.

105

Дочь Накаки-но Оми-но сукэ стала духами одержима [275] и заболела. Врачевателем [276] ее стал послушник Дзёдзо-дайтоку, и люди поговаривали о них разное. Да и на самом деле это были не простые сплетни. Стал он навещать её тайно, но люди принялись судачить еще больше, и вот он решил оставить этот мир и удалиться.

Укрывшись в местности под названием Курама, он совершал молебны и обряды. Но все он с любовью хранил память о той даме. Вспоминал он столицу и творил молебствия, погруженный в печаль о столь многом. Однажды, плача, лежал он ничком, посмотрел ненароком рядом с собой, видит – письмо. Откуда тут быть письму, подумал он, взял его, и оказалось оно от той дамы, по которой он тосковал. Написано было:

Сумидзомэ-но

Курама-но яма-ни

Иру хито ва

Тадору тадору мо

Кахэри кинанаму

В черной одежде монаха

На горе Курама

Обитающий человек

Все блуждает, блуждает…

Но как я хочу, чтобы он возвратился [277] —

так гласило письмо. Очень он был изумлен: да через кого же послала она, все ломал себе голову. Никак не мог понять, как же случилась такая оказия. Дивился он и как-то в одиночку дошел до ее дома. А затем снова скрылся на горе Курама. Потом послал ей:

Караку ситэ

Омохи васуруру

Кохисиса-во

Утатэ накицуру

Угухису-но ковэ

Только-только

Удалось позабыть

О любви,

И вновь о ней запел

Голос соловья [278] .

В ответ было:

Сатэ мо кими

Васурэкэрикаси

Угухису-но

Наку ори номи я

Омохиидзубэки

И вправду, видно, ты

Забыл обо всем,

Если, только когда соловей

Запоет, обо мне

Вспоминаешь [279] —

так она сложила.

Дзёдзо-дайтоку еще сложил:

Вага тамэ-ни

Цураки хито-во ба

Окинагара

Нани-но цуми наки

Ё-во я урамицу

Ко мне

Столь равнодушную

Покидая,

Ни в чем не повинный

Свет стоит ли мне упрекать [280] …

Эту даму в семье особенно берегли и лелеяли, и хоть сватались к ней принцы и самые высокие чины, но родители предназначали ее к служению государю и не разрешали ей выйти замуж. Но после того как все это случилось, и родители от нее отступились.

106

Хёбугё-но мия [281] , ныне покойный, в те времена, когда с этой дамой еще ничего не случилось, сватался к ней. Вот он однажды послал ей:

Оги-но ха-но

Соёгу гото ни дзо

Урамицуру

Кадзэ-ни уцуритэ

Цураки кокоро-во

Как листья оги,

Что от ветра поминутно

Оборачиваются изнанкой,

Так от ветра меняется

Жестокое сердце [282] .

Эту танка сложил он же:

Асаку косо

Хито ва миру рамэ

Сэкикава-но

Таюру кокоро ва

Арадзи-то дзо омофу

Пусть