Ворота не шелохнулись. Егор протяжно вздохнул и нажал кнопкуеще раз. Потом еще.

Потом снова нажал и долго не отпускал, уже понимая, что вгаражных мозгах что-то заклинило и сейчас придется вылезать из машины, звонитьв звонок и ждать, когда охранник проснется и откроет ему вожделенный путьдомой. Откройся, Сезам…

Какой длинный день, какой чудовищно длинный день, и он всеникак не кончится!

Соблазн бросить машину у ворот и пойти спать был велик, ноЕгор пересилил себя. Бросить, конечно, можно, но утром он точно найдет ее безколес, приемника и ветрового стекла. Это мы уже проходили, спасибо, не надо. Вприпадке безнадежной жалости к себе он еще раз нажал и отпустил кнопкудистанционного управления.

Ничего.

Тогда он от души послал подальше ворота, машину и всю своюнеудавшуюся жизнь и открыл дверь.

Плотный холодный ветер рванул полы пиджака, закинул за плечогалстук, хлестнул по лицу, как будто сырой перчаткой. Егор поймал галстук ибыстро застегнул пиджак. Только бы охранник спал не слишком крепко…

Неясная тень мелькнула за полированным боком машины, и Егорнастороженно оглянулся. Конечно, район спокойный и дом охраняется всемиспособами, которые только можно купить за деньги, но все же в Москве живем, нев Женеве…

Фонарь освещал машину и пятачок асфальта перед воротами, асзади и сбоку растекалась непроглядная осенняя темень, и в ней невозможно былоничего разглядеть.

Ключи… А, дьявол, ключи он оставил в зажигании. Идиот!

Тень мелькнула снова, уже ближе и определеннее, и Егор вдругподумал, что под этим чертовым фонарем его самого отлично видно, а он не можетрассмотреть ничего, что выходит за границы магического круга, очерченногожелтым светом. Он сделал еще шаг и поднял руку, чтобы позвонить, когда изтемноты на него прыгнуло нечто тяжелое, кожаное, воняющее перегаром и давно немытым телом. Прыгнуло, отбросило занесенную руку и пробормотало в ухо:

— Не рыпайся, мать твою…

Егор и не думал рыпаться. Чего-то в этом духе он и ожидал,когда заметил шевеление за машиной, а дергаться, пока он не рассмотрел, с кемимеет дело, было бессмысленно.

Ну и день. Просто петь хочется от радости.

— Посмотри в карманах! — скомандовал из темноты второй. —Может, у него там пистолет.

Пистолет у Егора был, но не в кармане. Сдерживаясь, чтобы неврезать наугад по сопящей от страха и напряжения морде, он дал себя ощупать.Ясное дело, никакого пистолета в карманах не обнаружилось. Зато обнаружилсябумажник, который был так лихо выужен, что затрещала подкладка. Жалко пиджак,Егор надел его только во второй раз. Сволочи, такую вещь испортили…

— Поставь его лицом к стенке, — продолжал руководить второй.— Ну ты, давай поворачивайся, твою мать!..

— Чего надо? — спросил Егор, тоскуя о порванном пиджаке. —Надо-то чего?

— Давай мордой к стенке, сволочь! — заверещали из темноты. —Ну?!

Тот, который шарил по его карманам, вцепился Егору в волосыи сильно толкнул вперед, к кирпичной стене. На ногах Егор удержался, носпоткнулся и выставил руки, чтобы не упасть. Ладони размазало по кирпичам, истало больно. От этой неожиданно сильной боли Егор вдруг озверел. Его никто небил уже лет двадцать.

— Тащи его сюда, мать его! — скомандовал невидимыйруководитель операции. — Там кругом охрана, мать ее…

Должно быть, это выглядело живописно — темная ночь,беспомощный, напуганный мужчина в дорогом костюме, с закинутой головой, шипящийот унижения и боли, и два матерящихся сопляка, чувствующих, что “наша взяла”. Втом, что на него напали какие-то сопляки, Егор уже не сомневался. Пожалуй, ондаже знал, что им от него нужно.

Стараясь не делать лишних движений, чтобы не получить пофизиономии — завтра на работу! — Егор послушно шагнул в темноту и оказалсяприжатым к холодной железной решетке, огораживающей двор его дома.

Рыбьей чешуей блеснула сталь, и Егор почувствовал у горлахолодное лезвие.

Все по правилам, как в кино.

Вот козлы!

Глаза быстро привыкли к темноте. Еще в армии ему говорили,что он видит в темноте, как кошка. Очки придавали ему элегантно-отстраненныйвид, но видеть не мешали. Впрочем, придуркам об этом не было известно.

Рука, заломленная за спину, сильно ныла, и ладонь, кажется,кровоточила. Этого еще не хватало.

Тот, первый, продолжал ломать его руку и тяжело сопеть вухо, второй приблизился, придирчиво осмотрел Егора, понял, что он непредставляет никакой опасности, и вдруг ни с того ни с сего рванул его загалстук.

Егор хрюкнул — галстук впился в шею, мгновенно стало труднодышать и потемнело в глазах.

— Ну ты! — сказал второй ласково и приблизил физиономию кпокрасневшей щеке Егора. — Небось давно уже в штаны наложил, а? Смотри, Вован,дяденька уже в штаны наложил, а мы ему даже больно не сделали. Эй, дяденька! Мытебе еще больно не сделали, а ты уже… Мы с тобой поговорить хотим, дяденька. Тыне бойся, мы тебя сильно бить не будем. Немножко только поучим, мать твою… Мы стобой поговорим малость, а ты нам бабок дашь. Ты же не жадный, а, мужик? Мыжадных не любим! Пошел в машину, быстро!

И он снова дернул Егора за галстук.

Егор решил, что с него хватит.

Свободной левой рукой он быстро и точно ударил по шееразговорчивого сопляка и даже успел заметить в его глазах несказанноеизумление, прежде чем тот захрипел и рухнул на асфальт. Остолбеневшему отнеожиданности Вовану он коротко заехал в физиономию, поймал выскользнувший, какрыбка, нож и положил в карман пиджака. Вспомнив про пиджак, он посмотрел наприсевшего от удара противника и ударил еще раз. Просто так, от злости.Калечить их он не собирался.

Пока они, кашляя, ковырялись на асфальте, Егор осмотрел своируки. Кожа кое-где была содрана, и правая ладонь сильно кровоточила, а емузавтра с шефом встречаться!.. В самый раз обмотаться бинтами — и к шефу. Полныйвперед.

Морщась, Егор посмотрел под ноги, стряхнул с ладони кровь иза шиворот поднял руководителя операции.

Руководитель закатывал глаза и шумно сглатывал. Опасаясь,что юнца вырвет прямо на его многострадальный галстук, Егор брезгливоотстранился, но куртку не выпустил.

— Я же спрашивал, — сказал он и встряхнул то, что болталосьвнутри куртки, — чего нужно? Когда взрослые спрашивают, отвечать надо.

Руководитель высунул язык и коротко задышал, какперегревшаяся на солнце собака. Ему было плохо — и хорошо станет еще не скоро,это Егор знал точно. Из собственного опыта.