Вошла Таня, чмокнула отца в щеку, усадила Мишу к нему наколени.

– Подержи. Мне надо причесаться.

Михаил Владимирович обнял внука, уткнулся носом в теплуюмакушку. Мягкие светлые прядки защекотали ноздри. От Мишеньки пахло теплыммолоком и гречишным медом. Он подергал деда за ухо и строго произнес:

– Хахай!

Михаил Владимирович открыл ящик, достал из жестяной коробкикусок твердого, как камень, колотого сахару. Мишенька оглядел острый блестящийосколок, полизал, взял очки деда, водрузил ему на нос, ткнул липким пальчиком враскрытую книгу и приказал басом:

– Титяй!

Это обозначало: «Читай!»

У Миши недавно появилась какая-то особенная страсть к чтениювслух. Он с удовольствием слушал все, что угодно: письма Пушкина, «Сахалинскийдневник» Чехова. Учебники биологии, анатомии, хирургии. Сенеку, Канта, главы изистории Карамзина и Костомарова, статьи Бердяева и Соловьева.

– Миша, это совсем неинтересно, – попробовал возразитьМихаил Владимирович, – давай лучше возьмем сказки Андерсена.

Но Мишенька возражений не терпел. Он требовал, чтобы дедчитал вслух именно ту книжку, которая сейчас лежала перед ним раскрытая настоле. Вздохнув, профессор начал читать:

«Хозяин мой был знатный шамбал древнего рода, звали егоАким. В юрте стоял большой открытый сундук. Аким выдавал замуж старшую дочь, имне, дорогому гостю, была оказана особая честь – полюбоваться приданым. Средишелковых халатов, бирюзовых монист и серег внимание мое привлекла шкатулкачерного дерева, отделанная серебром, вещица для здешних мест весьма необычная.Внутри лежало несколько золотых слитков размером не более лесного ореха и круглыйпредмет, бережно завернутый в бархатный лоскуток. Аким с важным видом пропелвозвышенную хвалу великому Сонорху и только затем развернул, повторяя гордо ивосторженно: алимаза, алимаза. В самом деле, передо мной был редкой красотыалмаз, не менее двадцати карат, отшлифованный с удивительным искусством.

Никогда прежде не доводилось мне видеть такой страннойформы, какую придал этому сокровищу неведомый мастер. Камень не имел граней, онбыл идеально гладким и напоминал двояковыпуклую линзу.

Забавляясь, как дитя, мой Аким придвинул лампаду, поднескамень к одному из слитков. Алмаз давал огромное увеличение, мне удалосьразглядеть на слитке крошечное клеймо и разобрать латинскую надпись: «АльфредПлут».

Мишенька слушал очень внимательно, иногда давал деду лизнутьлипкий сахарный осколок. Михаил Владимирович оторвал глаза от книги и взглянулна Таню. Она стояла спиной к ним, зажав во рту шпильки, расчесывала волосы, нобыло видно, что она тоже слушает.

– Ну! Что скажешь? – тихо спросил профессор.

– Ты мне это уже трижды читал, – промычала Таня, не разжимаягуб.

– Да, но тогда мы еще понятия не имели, кто такой АльфредПлут. Он изобразил моих паразитов так подробно потому, что видел их еще лучше,чем я. Эта «алимаза» была частью мощного увеличительного прибора.

– Каким образом он мог их видеть? – Таня воткнула шпильки вволосы, резко повернулась к отцу. – Левенгук изготовил двояковыпуклыекороткофокусные линзы в 1673 году. До него это не удавалось никому, твоя«алимаза» всего лишь большая лупа, но еще не микроскоп.

Миша заерзал на коленях у деда, захныкал, потребовал:

– Титяй!

– Да, да, сейчас будем читать дальше, – сказал профессор инесколько раз, как заклинание, повторил: – «Алимаза».

– Дед! Титяй! – Миша выпятил нижнюю губу, сдвинул брови,глаза его мгновенно налились слезами.

– Миша, дай нам поговорить, дед не граммофон, он живой, онне может читать бесконечно, – строго сказала Таня и взяла ребенка на руки. –Пойдем к няне, она тебе кашку сварила.

Миша не хотел к няне, он громко заревел, но Таня пошепталаему что-то на ушко, пощекотала животик, и рев перешел в смех.

Михаил Владимирович остался один в кабинете. Каждый раз,когда у него забирали внука, сердце его в первое мгновение больно сжималось.Его мучило даже не предчувствие, а точное, беспощадное знание скорого будущего.Будет так, и лучше не лгать себе. Однажды придется расстаться с детьми и внукомнавсегда. Таня, Андрюша, Миша уедут из России, и чтобы они уехали, выжили, ондолжен остаться.

Запах детских волос, теплая тяжесть на коленях, липкие отсахара пальчики, ясные внимательные глаза, все это только что было – и вот нет.

«Перестань, довольно! Они здесь, рядом, еще ничего непроизошло. Не умирай раньше смерти. Миша в кухне ест манку на воде, с каплейпорошкового молока, Андрюша ушел в школу, Таня сейчас вернется».

– Древние знали и умели не меньше нашего. Египтяне делалисложнейшие операции на сетчатке глаза. Без увеличительного прибора это вряд ливозможно, – сказал он, когда Таня вернулась.

Ему казалось, что голос его звучит спокойно, он не замечал,как дрожат у него руки.

– При чем здесь египтяне? Если не ошибаюсь, у Никиты Коробаречь идет о диких кочевниках Вуду-Шамбальской губернии.

Таня присела на подлокотник его кресла, попыталась заглянутьему в глаза. Но он отвернулся, стиснул пальцы, чтобы скрыть дрожь, и продолжалговорить, быстро, с легкой одышкой:

– Крысы-доноры из подвала дома бедняги Короба. Имя АльфредаПлута есть в его записках. Паразиты оттуда, из степи. Там разгадка. Я могупотратить годы, экспериментируя на крысах, и все равно ничего не пойму, пока непобываю в этом Богом забытом месте.

– Ты прямо сейчас намерен отправиться туда?

Таня смотрела на отца с тревогой и жалостью. Он сиделсгорбившись, подперев лоб ладонью. Закрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Она немогла понять, что с ним происходит. Прежде он относился к своему открытиюспокойно, трезво, слегка скептически. Он вообще предпочитал не называть этооткрытием. Несколько удачных опытов – не более. Но вдруг, после гибелиподопытных животных и случайной находки – репродукции картины Плута «Misteriumtremendum», его как будто подменили. Он стал другим человеком. Куда делись егохладнокровие, осторожность?

«Это от недоедания и нервного перенапряжения, – утешаласьТаня, – мой мудрый, мой надежный и разумный папа не мог помешаться на проклятыхтварях. Именно сейчас, когда все так страшно, сложно, мерзко, он не могпомешаться на тварях. Господи, только не он, только не сейчас!»

– Папочка, успокойся, пожалуйста. Приди в себя. Девятый час.Нам пора в лазарет.

– Да, Танечка. Все нормально. Я спокоен. Золото с клеймомАльфреда Плута алхимическое. Я нашел кое-какие сведения об этом Плуте. Он былалхимиком, он путешествовал и по Египту, и по России.