– Папа, Господь с тобой! Алхимическое золото – миф. С какихпор ты стал верить в эти сказки?

– Да, золото, может быть, и миф. Но Плут видел наших тварей,он нарисовал их. Он побывал там, в степи, надеюсь, это ты не считаешь сказкой?Вот, послушай.

«Я несколько раз повторил вслух это странное имя – АльфредПлут. Но хозяин мой уверенно заявил, что никогда о таком человеке не слышал.Алимаза и слитки достались ему от прадеда.

Отец Акима несколько лет назад был сброшен взбесившимсяжеребцом и разбился насмерть. Деда убило молнией в открытой степи. Зато прадедпо имени Дассам все еще жил и здравствовал. Я нашел его в соседнем селении, вбедной кибитке. Там на циновке лежала хворая старуха. Дассам занималсяврачеванием, втирал в ее раздутые ноги какую-то пахучую мазь.

Передо мной был древний старик, иссохший, сморщенный, однакоглаза яркие, молодые, с живым блеском. Голова без всякой растительности, натемени большой крестообразный шрам.

– Сколько тебе лет? – спросил я на местном наречии.

– Если я скажу правду, ты не поверишь. А лгать грех, –ответил старик по-немецки.

Он говорил на этом языке чисто и грамотно, как на родном.Кроме немецкого, он знал русский, латынь, греческий. В большом сундуке онхранил древние книги, свитки, рукописи.

Я провел в его кибитке двое суток. Дассам принимал больных,лечил мазями, настойками, шептал непонятные заклинания, водил руками надразными частями тела, иногда громко кричал, словно пугал и гнал злых духов.Лечение его почти всегда помогало. Благодарные больные приносили щедроевознаграждение, но он отказывался от денег. Брал только необходимое – еду,одежду.

Ел мало, трапезу делил со мной. Обед наш состоял из свежегокобыльего молока, лепешек с местным сыром и какой-то степной травы, по запаху ивкусу напоминавшей нашу петрушку.

Дассам был приветлив, гостеприимен, однако ни подарками, нилестью, ни мольбами не удалось мне развязать ему язык.

– Сколько тебе лет? Кто учил тебя искусству врачевания?Откуда этот шрам на голове? Кто такой Альфред Плут? Ты знал его? Он подарилтебе большой алмаз и золотые слитки?

Ни одного ответа я так и не услышал. Когда я почти потерялтерпение и стал слишком настойчив, он печально покачал своей лысой головой ипроизнес:

– Зачем тебе это? Учись радоваться тому, что имеешь. Вомногом знании много печали.

Вскоре явился за мной мой прежний хозяин Аким и увез к себе.Я непременно должен был присутствовать на свадьбе его дочери как почетныйгость».

– Ну и что? – нетерпеливо перебила Таня. – Твой Плут здесьбольше не упоминается. Старик Дассам ничего, ни слова о нем не говорит.

Михаил Владимирович закрыл ветхую, рассыпающуюся книжкуНикиты Короба.

– Было бы странно, если бы говорил. Тут не слова важны, афакты. Крестообразный шрам на темени у старика. Они вводили цистынепосредственно в мозг, в эпифиз. Для этого требовалась трепанация, иныхспособов они не знали, и, вероятно, никто не решался на повторную операцию. Аона необходима. Старение замедляется, но все равно происходит. Они не зналишприцов, игл, внутривенных вливаний.

– Да. Но теперь все это есть, и каждый может статьбессмертным, – усмехнулась Таня.

– Не каждый, – Михаил Владимирович медленно, тяжелоподнялся. – Только избранные. А право выбора всегда останется за тварями, ониникому его не уступят.

– Даже тебе?

– Никому, – повторил Михаил Владимирович и помотал головой,– но я хочу угадать их предпочтения, понять принцип. Ладно. Хватит об этом.Который теперь час? Ты сцедила молоко для Миши?

– Давно уж. Если мы выйдем сию минуту, у нас есть шанс неопоздать в лазарет.

– Сначала надо позавтракать. Ничего не случится, если мыопоздаем.

В кухне было пусто и мрачно. Михаил Владимирович разлил почашкам еще теплый желудевый кофе, высыпал на тарелку горсть серых сухарей,достал из глубины буфета маленький кусок сала, развернул тряпицу.

– Мне не нужно, я сало терпеть не могу, – сказала Таня, –двух сухариков довольно.

– Перестань капризничать, – Михаил Владимирович отрезалнесколько тонких, прозрачных ломтиков. – Тебе жиры необходимы.

– Андрюша придет голодный, ему останется совсем мало.

– Ничего, не волнуйся, я раздобуду еще. Ешь.

Таня к салу не притронулась, медленно жевала сухарь,размоченный в желудевом кофе. Несколько минут молчали.

– В степь я все-таки отправлюсь, – вдруг сказал МихаилВладимирович, – конечно, лучше бы сначала в Германию, порыться в библиотеках,поискать следы Плута. Он страшно много всего написал, он создалиллюстрированный анатомический атлас. Особенно тщательно изучал и рисовалголовной мозг.

– Нет, папочка, в Германию тебя, пожалуй, не выпустят. А вотв степь отправить могут. Я слышала, там сейчас эпидемия холеры, врачей нехватает.

– В степь, к холере – это неплохая идея, – произнес низкийхрипловатый голос из темноты коридора.

Михаил Владимирович сидел лицом к двери, Таня – спиной. Онаоткрыла рот, чтобы ответить, но не успела. Отец протянул руку и положил ей врот кусок колотого сахару. В проеме стояла товарищ Евгения в огненном пеньюареи смеялась, запрокинув белокурую голову.

– Доброе утро, – сказал профессор.

Товарищ Евгения томно повела плечами и проследовала к своемупримусу.

* * *

Гамбург, 2007

Случайный попутчик Сони теперь сидел рядом с ней на диване вцентре музейного зала, перед картиной Альфреда Плута «Misterium tremendum».

– Простите, если не ошибаюсь, мы с вами вместе ехали впоезде из Зюльта? – спросил он.

– Да, наверное, – кивнула Соня.

– Теперь я понял, почему вы так внимательно меняразглядывали, – он простодушно рассмеялся, – в поезде вы листали каталогПинакотеки и заметили, что я похож на Альфреда Плута.

– Вы намного симпатичней Плута, – вежливо улыбнулась Соня, –простите, что пялилась на вас.

Иллюзия абсолютного сходства, правда, исчезла. Свет падалиначе, улыбка меняла лицо.

– Я похож на него. Впервые мне сказала об этом одна оченькрасивая девушка, давно, еще в университете. Я обиделся ужасно. Она мне такнравилась и вдруг сравнила меня с ним. Нет, чтобы с Дюрером! Сначала япереживал, остриг волосы, избавился от бородки и усов, даже брови подбрил. Нопотом, когда узнал его лучше, стал гордиться этим сходством. В итоге именноблагодаря Плуту я нашел свое призвание.