Стол в его кабинете был завален бумагами, книгами.Трезвонили телефоны, стучали пишущие машинки, посетители толпились в приемной,секретари стенографировали тексты выступлений и статей. Большая круглая головавождя функционировала как автомат. Казалось, вокруг все кипит, бурлит,происходит невероятное, фантастическое строительство новой жизни.

Когда Федор Агапкин впервые вошел в кабинет Ленина в бывшемздании Сената, он услышал:

– Партия не пансион для благородных девиц! Нельзя к оценкепартийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иноймерзавец может быть именно тем и полезен, что он мерзавец!

Вождь говорил это какому-то пожилому грустному человеку вчерной толстовке и смазных сапогах. Человек сидел на краешке стула сгорбившись,вжав седую голову в плечи. Старый большевик, вечный каторжанин, он явился квождю жаловаться, просить. Вождь расхаживал по кабинету, энергичноразворачивался на каблуках, выбрасывал вперед правую руку, жестикулировал,гримасничал, сильно картавил. Брюки были коротковаты ему. Виднелись поношенныеботинки маленького, почти женского размера, бежевые хлопчатые носки. Во всейего коренастой, коротконогой фигуре было нечто шутовское, забавное.

– Товарищ Агапкин! – картаво выкрикнул вождь и развернулсялицом к Федору. – Заходите, не стесняйтесь. Рад, весьма рад познакомиться.

У него было крепкое рукопожатие, обаятельная живая улыбка сямками на щеках. Он окинул Федора оценивающим веселым взглядом. Федорпочувствовал легкий запах нафталина от его костюма, заметил отечность лица,красный нездоровый оттенок кожи.

– Товарищ Агапкин, сразу дам вам порученьице! – сообщил онвполголоса, интимно и, подхватив Федора под локоть, повел к маленькомусекретарскому столику у окна. – Мне товарищи доктора разных лекарствнавыписывали, очень уж много всего. Вы, батенька, гляньте своимпрофессиональным глазом, что там полезно, а что нет, что с чем сочетается,какие противопоказания и побочные эффекты.

– Владимир Ильич, так как же по моему делу, как? – подалробкий голос старый большевик.

Ленин досадливо сморщился, почесал плоскую переносицу, селза стол, чиркнул что-то на четвертушке бумаги, протянул просителю.

– К товарищу Шмидту! Он комиссар общественных работ, пустьон разбирается. Идите к Шмидту!

Большевик прижал к груди ленинскую записку, попятился задомк двери, слегка приседая. У него подкашивались колени.

– Слюнтяй, – сказал Ленин, когда проситель исчез, – слякоть,меньшевиствующая слизь. Ну, да черт с ним. Шмидт с ним, да-с! Видите, сколькопонаписали! – Он весело подмигнул. – Если все это пить, так и помереть недолго.Бром ни черта не помогает. Все равно не сплю, а на вкус мерзость. Йод, понятно,хорошо. Хинин. Зачем он мне? Его дают при малярии. Разве есть у меня малярия?

– Вряд ли, – слабо улыбнулся Агапкин и попытался объяснить,что без серьезного осмотра, без диагноза он не может отменять предписания своихколлег.

Но вождь его уже не слушал. Он уселся за стол и, согнувшись,быстро строчил что-то на клочке бумаги. Федор подождал немного, еще разпросмотрел чужие рецепты, наконец решился окликнуть вождя:

– Владимир Ильич!

– Вот! – Ленин протянул ему сложенный вчетверо исписанныйклочок. – Передайте Бокию лично, из рук в руки.

Федор хотел спросить, как он это сделает, если Бокий уже вПетрограде, но дверь открылась, вошла высокая широкоплечая женщина в узкойсерой юбке и белой блузке, с толстой стопкой бумаг.

– А насчет лекарств разберитесь, товарищ Агапкин, хорошенькоразберитесь, – резко выкрикнул вождь.

По счастью, Белкин был еще в Москве. Они встретились вечеромв маленьком подвальном трактире на Мясницкой. Мастер взял записку, положил ее внагрудный карман.

– Но он велел лично, из рук в руки, – прошептал Агапкинпо-немецки, – может быть, мне надо ехать самому?

– Ешьте, Дисипль, жареная колбаса здесь исключительная,нигде такой не найдете, – ответил Мастер по-русски и отправил в рот изрядныйкусок.

Колбаса правда была исключительная. Ее жарили не накасторке, а на свином сале. К ней подавали квашеную капусту и толстые ломтинастоящего ржаного хлеба.

– Скоро таких мест в Москве не останется, – сказал Мастер,когда вышли на улицу, – в Питере их уже нет. Записку прочитали?

– Чудовищный почерк. Разобрал только одно слово, вернеефамилию. Воло…

– Разобрали и сразу забыли, – перебил Мастер, сверкнув втемноте сердитым глазом.

Тем же вечером Мастер уехал в Питер.

Вождь не задал ни единого вопроса о записке, как будто ее небыло вовсе. Фамилию, которую Федор сумел разобрать, он честно старался забыть ивсе-таки вздрогнул и побледнел, когда узнал, что в Питере убит Володарский.

* * *

Мюнхен, 2007

После обеда в кафе Пинакотеки Фриц Радел так и не оставилСоню ни на минуту, вместе с ней гулял по Мюнхену, приставал со своими дурацкимисоветами, легко перешел на ты и вел себя так, словно они знакомы сто лет идружат семьями. Соня была слишком хорошо воспитана, чтобы послать его подальше,а вежливых намеков он не понимал.

Ей надо было кое-что купить. В Зюльте она почти неоставалась одна, дед провожал ее и встречал, по будням она с утра до вечера невылезала из лаборатории, а по выходным ни один магазин в маленьком Зюльте неработал.

Соня бессмысленно бродила по пешеходной зоне, мимо яркихвитрин. До закрытия оставалось меньше часа.

– Фриц, я зайду в этот универмаг, может быть, ты подождешьменя в кафе?

– Что ты собираешься покупать?

– Какая тебе разница?

– Это очень плохой магазин, здесь все дорого и некачественно.Зачем выбрасывать деньги на ветер? Вон там, через пятьдесят метров, естьхороший, пойдем, я тебя отведу.

Он подробно объяснял ей, где выгодные скидки, а где однавидимость скидок, у кого из производителей лучшее качество. Он ходил вместе сней по бельевому отделу большого универмага, уверял, что без его помощи онатолько напрасно потратит деньги и испортит себе настроение. Никакие просьбы,уговоры, хитрости на него не действовали. Соне надоело возражать и отбиватьсяот дружеской горячей заботы. Нижнее белье, колготки, шампунь, крем,гигиенические прокладки она выбирала и бросала в корзину под разумныекомментарии Радела. Он проявил удивительные познания в этой интимной области.

Он тупо, упорно шел за Соней, и только в кабинке женскоготуалета ей удалось наконец остаться одной. Пакет с ее покупками он сложил всвой вместительный рюкзак, объяснив, что ее сумка слишком мала, а таскать пакетотдельно неудобно, к тому же есть риск забыть где-нибудь.