Но рука ослабляет хватку, и его пальцы, шершавые и теплые,начинают нащупывать что то на моей шее, сзади.

— Невозможно, — выдыхает он.

Что то с глухим стуком падает на пол. Он выронил нож? Япытаюсь придумать, как бы его поднять. Может, упасть? Рука на моей шее слишкомрасслаблена, он меня не удержит. Я слышала, где примерно приземлился нож.

Вдруг он резко меня разворачивает. Что то щелкает, и светударяет мне в левый глаз. Я охаю и пытаюсь уклониться. Его правая рука покрепчезахватывает мои волосы. Свет перепрыгивает к правому глазу.

— Не верю, — шепчет он, — ты человек…

Ладони обхватывают мое лицо, я пытаюсь освободиться, но егогубы крепко прижимаются к моим.

На долю секунды я застываю. Меня еще в жизни никто нецеловал. Не таким поцелуем. Родители лишь чмокали в щеки и лоб, когда то давно.Я думала, что уже никогда этого не почувствую. Не уверена, правда, что успеваюпочувствовать поцелуй — слишком много паники, ужаса, адреналина.

Я резко вскидываю колено.

Он хрипит, согнувшись, и я вырываюсь. Наверное, он ждет, чтоя побегу к входной двери, поэтому я ныряю ему под руку и бросаюсь к открытомучерному входу. Я смогу обогнать его — даже с моим грузом. У меня есть фора, онвсе еще стонет от боли. Я знаю, куда бегу, — если не оставить следов, в темнотеему меня не найти. Я не уронила ничего из еды, и это хорошо. Жаль только,батончики пропали.

— Подожди! — кричит он. «Заткнись!» — думаю я, но молчу.

Он бежит за мной. Его голос все ближе и ближе:

— Я не один из них! «Такя и поверила!»

Я ускоряюсь, не отрывая взгляд от дороги. Папа раньшеговорил, что я бегаю, как гепард. Когда то давно, еще до конца света, я быласамой быстрой в команде, чемпионкой штата по легкой атлетике.

— Послушай! — кричит он изо всех сил. — Смотри! Я докажу.Остановись, посмотри на меня!

«Это вряд ли».

Я скатываюсь в овраг и мчусь через кустарник.

— Я не знал, что кто то еще остался! Пожалуйста, мне надо стобой поговорить! — Его голос раздается совсем рядом. — Прости, что поцеловалтебя! Это было глупо! Просто я так долго был один!

— Заткнись, — я произношу негромко, но знаю, что он слышит.Он близко. Меня еще в жизни никто не догонял. Я поднажимаю.

Он тяжело дышит, но ускоряется вместе со мной.

Что то большое налетает сзади, сбивая с ног. Я чувствую ворту вкус земли, и тут меня придавливает чем то тяжелым — я едва могу дышать.

— По… дожди… дай… отдышусь, — пыхтит он.

Он сползает и переворачивает меня лицом к себе. Садится наменя верхом, зажав мне руки ногами. Давит мою еду. Я рычу и пытаюсь выгнуться.

— Смотри, вот, сейчас покажу! — твердит он. Он достает иззаднего кармана какой то цилиндрик и крутит кончик. Цилиндрик выстреливаетлучом света.

Он светит фонариком себе в лицо.

В свете фонаря кожа отдает желтизной. Я вижу выступающиескулы, узкий нос и резко очерченный прямоугольник подбородка. Губы, достаточнополные для мужских, растянуты в улыбке. Брови и ресницы выгорели на солнце.

Но он показывает мне другое.

Его глаза, в свете фонаря — лучистая жидкая охра —настоящие, в них светится человечность. Свет фонаря перепрыгивает из правогозрачка в левый.

— Смотри! Видишь? Я такой же, как ты.

— Покажи шею. — В моем голосе недоверие. Лучше я будудумать, что это какой то подвох. Я не понимаю, в чем смысл, но тут что то нетак. Надежды больше нет.

Уголки его рта опускаются.

— Ну… Разве недостаточно глаз? Ты же видела, я не один изних.

— Тогда почему ты не хочешь показать мне шею?

— Потому что у меня там шрам, — признается он.

Я снова изгибаюсь, пытаюсь выползти, и его рука пригвождаетмое плечо.

— Сам нанес, для маскировки, — объясняет он. — У меня же неттаких шикарных волос, как у некоторых. Думаю, получилось похоже. Правда, больнобыло — жуть.

— Слезь с меня.

Он медлит, а затем легким движением поднимается на ноги,протягивает мне руку ладонью вверх.

— Пожалуйста, не убегай. И чур не лягаться.

Я не двигаюсь с места: если попробую убежать, он меняпоймает.

— Кто ты? — интересуюсь я шепотом. Он улыбается:

— Меня зовут Джаред Хоу. Я уже больше двух лет ни с кем неразговаривал… наверное, выгляжукак сумасшедший, уж прости. А тебя как зовут?

— Мелани, — шепчу я.

— Мелани, — повторяет он. — Если б ты только знала, как ярад тебя видеть.

Я пристально смотрю на него, не выпуская из рук мешок. Онмедленно протягивает руку. И я за нее берусь.

И только когда мои пальцы с готовностью обхватывают егозапястье, я понимаю, что верю ему.

Он помогает мне встать, но не убирает руку.

— И что теперь? — настороженно спрашиваю я.

— Ну, задерживаться тут нельзя. Зайдешь со мной в дом? Язабыл свой мешок. С холодильником ты меня опередила.

Якачаю головой.

Кажется, он вдруг понимает, что я на грани, вот вотсломаюсь.

— Тогда подожди меня, ладно? — почти умоляет он. — Я мигом.Только наберу нам еды.

— Нам?

— Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу? Я не хочу, чтобы онменя отпускал.

— Я… — Неужели я не доверюсь другому человеческому существу?Мы семья, часть вымирающего братства. — Я спешу. Мне далеко идти и… Джейми ужезаждался.

— Так ты не одна? — понимает он. На его лице отражаетсязамешательство.

— С братом. Ему всего десять, и он очень боится, когда яухожу. Мне полночи до него добираться. Наверное, думает, что меня поймали. Оночень голоден. — Словно в подтверждение мой желудок громко ворчит.

Улыбка Джареда возвращается, теперь она еще лучистее.

— Подвезти?

— Подвезти? — эхом повторяю я.

Давай договоримся. Ты подождешь, пока я наберу еды, а яотвезу тебя, куда скажешь, на моем джипе. На машине быстрее, чем своим ходом,даже такой бегунье, как ты.