Гургису стало неприятно от такой мысли, он-то долгоупражнялся с тяжестями, метал диск, отжимался, наращивая мышцы и сгоняя лишнийжирок, а этот дикарь и без упражнений получил фигуру, какую можно напоказ,обнаженной…

Он улыбнулся своим диким мыслям, горец придет в ужас отодной идеи, чтобы обнажиться и в таком виде метать диск, сказал приятнымголосом хорошо воспитанного культурного человека:

– Если бы ты увидел сейчас своего сына, то порадовалсябы его успехам. Он ни в чем не уступает грекам. Он хватает на лету то, чтодругим вдалбливают долго и упорно.

Горец смотрел мимо, потом прорычал подобно грозному льву:

– Не всему, что придумано людьми, нужно учиться.

– Знание дает человеку мощь, – сказал Гургиснравоучительно. – Потому человек стремится к знаниям.

– Одни стремятся к знаниям, – огрызнулсягорец, – чтобы не делать свои ошибки, другие – чтобы указывать на ошибкичужие.

Гургис хохотнул, ничуть не обидевшись, сказал живо:

– У тебя пытливый ум. В чем-то ты прав, но ведь нужны ите люди, которые выявляют чужие ошибки? Это позволяет их увидеть и исправить!Если думаешь иначе, ты не прав.

– Сознание правоты, – ответил горецраздраженно, – важнее для человека, чем двое свидетелей.

Гургис и Неарх переглянулись: горец непрост. Гургискашлянул, сказал как можно мягче:

– Как я понял, ты хочешь забрать сына?

– Да, – отрезал горец.

– И не дать ему учиться?

– Он учится дома.

– Чему? Пасти коров?

– Мы не пасем коров.

– Тогда коз? Пойми, если юноша тянется к знанию…

– Только те знания чего-то стоят, – прервалгорец, – которые идут от веры.

Гургис широко улыбнулся:

– Ошибаешься. Вера и знания – абсолютно разные вещи.Даже противоположные. Мне жаль, что сейчас закончатся занятия и ты заберешьспособного юношу. Он мог бы стать далеко не последним человеком в эллинскоммире!.. Но останется всего лишь невежественным пастухом.

Горец повернулся к ним всем телом. Даже сидя, он выгляделвеликаном, потому что спину держал прямой, плечи развернутыми, а грудьугрожающе бугрится мускулами. Глаза сверкнули, он сказал с гневным жаром:

– Невежественным? Да пусть он останется стократневежественным, чем окунется в то море гнусностей и непристойностей, котороеименуете эллинской культурой!

Гургис охнул, развел руками:

– Море непристойностей? Это о чем, о великих трагедияхСофокла?

К его удивлению, горец не обратил внимания на имязнаменитого драматурга, лишь мотнул лохматой головой, волосы вздыбились, какпод порывом ветра.

– Софокл?.. – прорычал он гневно. – Ктоговорит о Софокле, когда я вчера видел в выстроенном вами амфитеатре одниужасающие непристойности? Как вы пафосно говорите о погоне за красотой!.. Это иесть, по-вашему, красота по-гречески?

– Ну, это… – начал Гургис.

Мататьягу прервал с еще большим гневом:

– Я сам вам скажу! На словах это восхищение шедеврамиискусства, а на деле – жажда разделить ложе с красивым мальчиком!

Гургис поморщился:

– Ну, такие наклонности далеко не у всех…

– Не у всех? – изумился Мататьягу. – Я вездеслышу «греческая любовь», это почему? Ладно, а добиться благосклонностикуртизанки и предаться с нею самым немыслимым скотским утехам – разве это неваша погоня за красотой?

Гургис возразил сердито:

– Телесные утехи – часть жизни человека. Делать вид,что их не существует, сплошное лицемерие. Так поступают только ваши фарисеи.Так что такое отношение… фарисейство, иначе не скажешь!

Мататьягу пожал плечами:

– Как хотите. Нам больше нравится наш возвышенный Бог,который не опускается до того, чтобы пробираться по ночам в постели чужих жен,пока их мужья на войне. Не совокупляется с животными, как ваш Зевс… Да, вашЗевс совокуплялся с птицами, рыбами, тритонами! Я даже не знаю, как можноуважать таких богов! И как таким поклоняться?

Гургис вспылил, но Неарх удержал, положив широкую ладонь наузкую кисть философа и сдавив, сказал после паузы:

– Честно говоря, и мне это не очень… нравится. Но, ксчастью, это остается в стороне, даже в прошлом, а вот наша геометрия, нашадраматургия, литература, архитектура… все это наглядно перед глазами. И потомунаш народ так охотно эллинизируется.

Мататьягу покачал головой:

– Не весь, не весь.

– Ты имеешь в виду, – спросил Гургис, –какие-то горные деревушки?

– Я имею в виду, – отрезал Мататьягу, – народИзраиля.

Гургис усмехнулся:

– Мы тоже народ Израиля.

– Уже нет, – возразил Мататьягу.

Гургис подумал, согласился:

– Ты прав. Я уже народ этой вселенной. Кем так быстростановится мой народ.

– Это не твой народ, – твердо сказалМататьягу. – А мой… он пережил и не такое.

Гургис покачал головой:

– С эллинами иудеи еще не сталкивались.

– Сталкивались, – отрезал Мататьягу. – Толькотогда вы звались египтянами. Где тот великий народ, под мощью которогопрогибалась земная твердь?.. Где Вавилон, который столько держал нас в плену?Где Ассирия, Финикия?..

Он выпрямился, глаза грозно сверкали. Гургис и Неарх сновапереглянулись, доводы разума на фанатика не действуют, у них своя вера в своюправоту, тут уж неважно: прав в самом деле или нет, важно ощущение правоты.

В самом деле, тысячи лет евреи скитались крохотным кочевымплеменем. Маленькой такой мышкой, сновавшей между ног таких гигантов, какпотрясавшие вселенную государства Вавилонское или Ассирийское, не раз походяразорявшие Палестину. Каким образом евреи сумели выжить и сохраниться в течениедвух тысячелетий среди непрерывных схваток и взаимного уничтожения всех этихвеликих держав?

Гургис на миг ощутил укол совести, словно по его вине этиневежественные люди, пережив два тысячелетия блужданий, рабства, массовыхуничтожений и изгнания, снова вернулись на свою родину, – лишь затем,чтобы немедленно оказаться перед угрозой уничтожения. Но на этот раз им неуцелеть, чуда не будет.

Он вздохнул, уже сочувствующе к мятущемуся варвару, так и непонявшему, что ход истории не переломить.

– Все, – сказал он и снова вздохнул, – к чемуприкасается Эллада, тотчас эллинизируется. Тут уж ничего не поделаешь, ни одиннарод не в состоянии противиться сказочной красоте греческой культуры, глубинефилософии, величию их жилищ и стадионов. Но разве не так должно быть? Низшееуступает высшему.