Мататьягу сказал резко:

– Выше всех – Бог! Пока мы верны ему, он нас неоставит.

– Уже оставил, – заверил Гургис.

– Нет, – возразил Мататьягу.

– Но ты же видишь, что твой народ уже эллинизировался?

– Я – нет, – отрезал Мататьягу. – И мои дети– тоже. Да, мы горцы, но мы чтим заветы. Это испытание, которое посылает намГосподь.

– Не слишком ли суровое?

– Каждому народу посылает по его силе, – ответилМататьягу немедленно. – Кому не посылает, того не уважает. Господь наделилчеловека свободой воли, так что человек может по своему выбору обратиться кБогу или отвернуться от него. Он может действовать во славу Божию или противнего. Не всякая удача обязательно обусловлена Божьим благословением. Человекможет достичь власти просто потому, что не считается ни с какими законамиморали, а вовсе не потому, что ему помогает Бог. Это оставляет Богу свободувозлагать на человека ответственность за его поступки – как за достижения, таки за неудачи.

Гургис морщился, но Неарх как будто погружался все больше враздумья, будто в бредовых глупостях фанатика есть какая-то крупица истины.Греческая идея богов подчиняет человека богам. Еврейское представление оботношении человека к Богу делает евреев свободными в их действиях. Ни о какомфатуме у них не может быть и речи. Хорошо это или… нет?

От гимназии раздались веселые голоса. Первыми вышли двастража, за ними группа юношей в белоснежных туниках. Один из стражей указал всторону ожидающего горца и что-то сказал ученикам.

Гургис поднялся одновременно с горцем.

– Оставь сына в гимназии, – попросил он.

Горец не ответил, широкая борода распушилась, глазавспыхнули грозным огнем. Не двигаясь, он испепелял взором черноволосогокрасивого юношу, что подходил смущенно, словно девушка, запинался и смотрел подноги.

– Так вот как ты использовал свободное время, –прогремел горец. – Ты не мог придумать ничего лучшего!

– Отец, – сказал юный Шимон, опустив взор, –я же не к блудницам пошел.

– Лучше бы к блудницам, – бросил горецгорько. – Там пачкаешь только тело, но не душу. Пойдем, расскажешьбратьям, как низко ты пал…

Юноша бросил виноватый взгляд на Гургиса и Неарха, понурилголову и пошел за грозным отцом, а тот ни разу не оглянулся, спускался с холмабыстро, почти бежал, словно скверна цеплялась за его ноги.

Неарх сел, Гургис беспокойно переступал с ноги на ногу, всев нем кипит, где же безмятежность философа, нельзя же так становиться на дыбки,словно молодой конь, но сердце все колотится о ребра, а грудь вздымается,словно только что вылез на берег после заплыва через морской залив.

– Ты слышал? – спросил он в великомраздражении. – И этот народ считает себя богоизбранным!

Неарх ответил медленно:

– В этом нет противоречия…

– В чем?

– В избранности их богом. Вот представь себе мелкоговсеми отвергнутого бога. Ну ты же знаешь, что, помимо олимпийцев, у нас тожемного всякой мелочи, которой не только не ставим алтари и жертвенники, но дажене упоминаем…

– Ну-ну!

– И вот такой бог говорит этой кучке, что если онистанут его народом, если изберут его своим богом, а другим поклоняться не будут,то он из кожи будет лезть, но сделает для них все. И вот представь себе:могучие олимпийские боги на людей посматривают равнодушно, а то и вовсе несмотрят, а этот будет заниматься людьми этого племени, помогать им, спасать их,направлять… Подумай, в хорошее время от такого божка все равно отвернулись бы,но когда находишься в плену, в рабстве, на строительстве ужасных и крайнебезобразных пирамид…

Гургис подумал, сказал саркастически:

– Да, они могут себя считать богоизбранным народом.Избранным именно тем настолько уродливым божком, что он не решается дажепоказать свое лицо и потому велит почитать себя, как незримого. Но остальныебоги – наши боги! – иудеев не избирали. Наши боги вообще на них смотрят,как на грязь под ногами.

Неарх посмотрел на него с некоторым удивлением, но кивнул,сказал задумчиво:

– В целом – да, верно.

– Они же все в хлевах живут! – воскликнул Гургисзло. – Ты видел их хижины? Нет, ты видел?

Неарх благодушно отмахнулся:

– Я в такой родился. Это ты горожанин, а я успел побытьиудеем до юношества… Да, конечно, наши величественные здания с их хижинами несравнить. Но мы их уже научили строить. К счастью, учатся быстро. Ты по себезнаешь. Редкие греки так жадно впитывают эллинскую культуру, как это делаем мы,недавние иудеи.

Гургис сказал так же напористо:

– Статуи, картины, здания – безусловно, признаккультуры. Но не в меньшей степени это касается и литературы. Более того,литература – самое высшее выражение культуры народа. Греки дали мирузамечательную литературу! Это обеспечило им самое высокое место среди всехкультурных народов. А что дали эти узколобые фанатики?

Неарх помыслил, подвигал складками на лбу, в глазахмелькнула смешинка, но вслух сказал:

– Кое-что дали, но… продолжай.

– Эллинистическая культура, – Гургис говорил несколькоагрессивно, ему показалось, что Неарх не согласен или недостаточносогласен, – состоит из двух потоков греческой цивилизации. Один из этихпотоков – греческое искусство, архитектура, наука и философия. Вторым –греческий образ жизни: обычаи, этика и религия. Согласен?

– Пока да. Продолжай.

– Ах, «пока»! Ладно, фарисеи, резко выступающие противэллинизма и отвергающие греческие обычаи и этику, в то же время довольно жаднозаимствуют греческое искусство и философию. В свою очередь, саддукеи, которыеперенимают греческие обычаи и этику, отвергают эллинское искусство и философию.Пока верно?

– Это бесспорно. Давай ближе к выводам, а то говоришьсо мной, как с одним из своих учеников.

– Прости. Вывод таков, что, кто бы из них ни победил,эллинизация будет идти, как идет. Через два-три поколения здесь не найдутчеловека, который говорил бы на арамейском или на иврите. К счастью, иудеиочень восприимчивый к прекрасному народ, в отличие от пелазгов или аоров,которых греки тоже переварили, хоть и с большим трудом.

Неарх сказал благодушно:

– Да-да, мы очень восприимчивый к прекрасному народ,потому и среди греков мы стали самыми лучшими из греков.

Гургис перевел дыхание, пора бы успокоиться, далекая фигуркагорца по имени Мататьягу с его несчастным сыном уже едва видна, а его все ещеколотит.

– Должен сказать, – заговорил он, стараясь, чтобыголос звучал академично, – у нас с иудеями разные не философские взгляды,а философские системы. Мы верим в святость красоты, тогда как иудеи верят вкрасоту святости. В этом что-то есть, есть… Но в то же время, несмотря наприсутствие в иудаизме некой философии, в самом иудаизме столько грубого,эстетически отталкивающего, что ни один культурный и просвещенный человек неможет воспринимать его всерьез!