стриминговых сериалах. Договоритесь с ней и не морочьте никому голову. Набейте цену. ГСП готова платить.

Ольга отодвинула стул и, поднявшись, нависла над ним:

– Нет.

– У вас нет выбора.

– Выбор есть всегда.

– Дать кому-то умереть, но не замараться?

– Да почему же до вас не доходит?! – Ольга хлопнула по столу. – Вы убьете их, как только она окажется в их голове! Как только она сможет видеть их глазами! Слышать их ушами! Неужели это так трудно понять?! Минотавр все время повторяет, что Эс-Эйт пытается одомашнить человечество… Теперь я вижу, что он имеет в виду! Она не собирается никого спасать! Она отнимет у них свободу воли, никто даже не поймет, что это больше не они! Она просто сколотит себе гвардию! Потому что у Дедала есть точно такая же! Но это – наш выбор!

– Упертая невротичка, – обронил Роман Гёте.

Лак Бернкастель мучительно выдохнул:

– Ты сказал это вслух.

– Знаю. – Отец Кристы поднялся на ноги. – Высокомерная сука.

– Роман. – Энтроп услышал не только это. – Хватит.

И я. Я тоже слышал. Его низкие частоты задребезжали, как перегретая трансформаторная будка.

– Ваша жертва так этически безукоризненна, так социально значима, что вас как лягушку на соломинке раздувает от комплекса мессии. Все, что я слышу уже второй час, – или мы спасаем людей тем образом, который вы считаете правильным, или не спасаем вообще. Потому что как же так. Потому что ГСП. Потому что спасение не спасение, если за него страдают, по крайней мере, не по доброй воле. А между строк так и прет: смотрите, вот как надо спасать людей. Как мы. А вы всё делаете не так. У нас они такие свободные. А у вас нет. А зачем им жить несвободными, пусть мрут, пусть превращаются в компост, если все не по-нашему. – Отец Кристы сдернул со стула пиджак. – Вы кричите, что коллаборация с ГСП – худшее, что можно придумать, а сами никто без синтропа. Ни один ваш светлый идеал не прошел проверку реальной жизнью. Вы списали себя в утиль, госпожа Дедал. Вы все слабаки и трусы. И меня тошнит оттого, что с высоты своих крестов вы учите нас, что лучше для человечества. Мы – настоящие люди. Мы выбираем, как жить, и любой из нас выберет жизнь, потому что таков человек. Жить значит бороться. А вы просто осадок нашего вида. Отбракованные запчасти, случайно пригодившиеся кому-то еще.

– Гёте! – Мерит Кречет уперлась ладонями в стол. – Это слишком даже для…

– Не смей!!! – вдруг рявкнул он, и ученая отшатнулась. – Я и так потерял кучу времени из-за твоей привычки постоянно оправдываться! Мы не обязаны расшаркиваться перед ними!

Лак Бернкастель тоже поднялся.

– Мы отчитываемся перед нашим инвестором, – спокойно возразил он. – Перед Дедалом.

– Дедал не задал здесь ни единого вопроса.

Роман Гёте резко отвернулся, выправляя ворот пиджака.

– Если попытаешься мне помешать, Бернкастель, я пущу в ход все свои ресурсы, чтобы наблюдательные советы нашли наконец то, что так упорно в тебе высматривают.

Энтроп пригладил галстук и с непоколебимой, пресс-секретарской любезностью ответил:

– С удовольствием дам тебе повод, Роман.

Отец Кристы направился к двери.

– Недостаточно всех просто вылечить. – Ольга смотрела ему вслед, навалившись на стол. – Их еще нужно спасти от таких бессердечных чудовищ, как вы, беснующихся на поводке еще бо́льших чудовищ. Вы думаете, что поступаете, как хотите, как вы считаете правильным, но она просто управляет вашей гордыней. И пока все так – клянусь, что костьми лягу, но «Эгиду» вы не продолжите. Я преемник Минотавра. Я исполняю его волю. И, господин Гёте, если помните – я никогда не лгу.

Наверное, она попала. Наверное, он успел перегруппироваться. Потому что, когда Роман Гёте обернулся, он взглянул не на нее, а на меня, и лицо его вновь было безупречно, неуязвимо равнодушным, будто взрыв ненависти полминуты назад случился в параллельной реальности.

Весь секрет в мышцах лица, понял я. Мне для такого пришлось бы ломать пальцы.

– Долго будешь притворяться, что ее мнение что-то значит?

Он не злорадствовал. Он действительно спрашивал то, о чем спрашивал.

– Впрочем, все выглядит так, словно твое время она не тратит. Занятно. Стоило догадаться, что ваша вчерашняя аудиенция у ГСП тоже прошла успешно. Что ж. Я передам привет Скрижальских. Всего хорошего.

И он ушел. Легко, как кислород из разгерметизированного самолета. Пялясь на закрывшуюся дверь, я отсчитывал секунды до неизбежного удушения. Три, два…

– Мне жаль, что вам пришлось… – чутко откликнулся Лак Бернкастель, но Ольга отдернулась. От него. От меня. Энтроп замолчал.

Она вышла из-за стола и, сомнамбулически покачиваясь, отошла в сторону.

– Одну фразу, – наконец прохрипела. – Скажи мне одну, самую правдивую, какую только сможешь, фразу.

Лак Бернкастель склонился к Мерит Кречет и что-то прошептал. Она кивнула. Он тоже – ей, Ариадне, – и я понял, что он уходит. Нет, подумал я. Пожалуйста, останьтесь. Расскажите, что вы собираетесь делать. Если мы проиграли – проиграли же? – если Гёте выиграл – выиграл же? – если игра госпожи-старшего-председателя прошла так, как ей хотелось, каким будет ваш следующий шаг?

– Миша! – крикнула Ольга.

– С Минотавром все будет хорошо, – бездумно сказал я.

Она обрушилась на меня, как ураган. С грохотом, сбивая стулья.

– С ним все может быть хорошо только в одном случае! Если вы сдали нас!

Ольга рванула меня за локоть. Я рванул его обратно и о том, что еще можно было спасти, взмолился в образцово-прямую спину:

– Не отменяйте операцию! Пожалуйста!

Лак Бернкастель замер и обернулся на полпути к двери.

– Пожалуйста, – повторил я. – Вы убьете ее, если отмените. Это правда.

Энтроп помолчал, затем вздохнул и перевел взгляд на ученую:

– Госпожа Кречет, операция Аделине Верлибр уже назначена?

– Да, – глухо откликнулась та. – На пятницу.

– В таком случае… Я ничего не успею предпринять.

– Спасибо, – выдохнул я.

– Не надо, – покачал головой Лак Бернкастель. – Мы все еще сотню раз пожалеем об этом. Хорошего дня.

Он ушел. Мы остались вчетвером. Ольга оттолкнула мой локоть. Мерит Кречет прошла мимо, унося на кухню грязную кружку, и, уже на троих, я сказал:

– Мы никого не сдавали.

Ольга часто заморгала, посмотрела в потолок:

– Я не хочу с тобой разговаривать. Объяснишь все Мару, Виктору, кому хочешь. Идем. Я позвоню им сейчас. Они встретят нас у турникетов.

– Нет, – вздохнул я. – Ты же слышала. Я должен остаться. У нас будет разговор.

– Да что с тобой?! Почему ты себя так ведешь?!

– Я пойду, – сказала Ариадна.

Услышав ее голос за спиной, Ольга застыла:

– Ты… Это все ты, да? – Она обернулась, целиком заслонив Ариадну от меня. – Ты, – вздыбилась Ольга. – Ты! – покатилось вглубь комнаты. – Они думают, ты не в себе из-за Стефана, но я отлично помню: ты всегда была такой! У него хотя бы были причины, он страдал, а тебе и до дубль-функции было на всех плевать! Не утруждала себя ни разговорами, ни приветствиями! Холодная, как утопленница, – всегда была!

Я хотел вмешаться, очень хотел, но знал, что это