той женщины, которую считает прекрасной. А ты прекрасна, Эрика. И многие считают также, — чётко произнёс Йенс, не отрывая от неё взгляда, внимательно следя за реакцией. Он нежно обнял её за талию, прижав чуть ближе.

Губы Ричардсон растянулись в довольной улыбке. Ей действительно нравилось, когда её хвалили. И, вероятно, это было вполне нормально, ведь каждому хочется слышать, какой он хороший и классный, но с Эрикой дела обстояли несколько иначе. Неужели ей, главе мафии, не должно быть плевать на то, кто и зачем её там назвал восхитительной? Нет, в самом деле, может ли такое быть, что Ричардсон воспринимает себя прекрасной только благодаря чужим словам?

— Помоги мне снять платье, оно такое тяжёлое, — прошептала Ричардсон прежде чем снова оставить поцелуй на щеке мужчины.

Йоханесса не нужно было просить дважды, когда дело касалось обнажения Эрики. Однако в этот раз в его голове крутилось слишком много вопросов, ему вдруг начало казаться, что он может быть близок к пониманию хотя бы части мыслей и поступков Ричардсон. Более того, она казалась расположенной к разговору, в отличие от нескольких прошлых встреч. Может быть, так на неё влиял алкоголь. Может быть, такой её делал избыток чужого внимания, которое ей было необходимо, чтобы расцветать. Может быть, всё вместе.

Ольсен изо всех сил пытался подавить в себе ревность, хотя, разумеется, его бесило и то, что Эрике кто-то там делал комплименты, и то, что ей это нравилось, и то, что с ней весь вечер, вероятно, был Кристиан Эдвардс. Ситуация была неоднозначной, и нельзя было позволить эмоциям всё разрушить. Ольсен должен научиться её понимать. Должен. Сцены ревности и жгучая боль тому не могли поспособствовать. Эрике было плевать на его чувства.

Её мягкие губы требовательно вонзились в его, даруя нежную ласку и ощущения разливающейся горечи в груди. У Ричардсон, разумеется, были совершенно иные планы, и в них не входили разговоры о личном. Йенс ощущал себя на грани отчаяния. Разумеется, ему нравилось целовать Эрику, нравилось сжимать руками её талию, нравилось то, как она цеплялась пальцами за его шею, тянулась ближе. И Ольсен был совсем не против дать ей то, в чём она нуждалась. Но, с другой стороны, его терзало ощущение, будто бы они застряли на одном месте. Как когда читаешь книгу и никак не можешь перейти на следующую страницу, потому что, утянутый своими мыслями, постоянно перечитываешь одно и тоже предложение, пытаясь его понять. Иногда их и вовсе волной откидывало назад, приходилось с огромным рвением идти вперёд, но лишь для того, чтобы вернуться к этому проклятому месту — грёбаный бермудский треугольник, из которого нет выхода. Впереди словно непреступная крепость, которую невозможно обойти. Она настолько высокая, что и лезть можно бесконечно — на крышу не попадёшь.

Йенс находит пальцами застёжку её платья сбоку, осторожно расстёгивает, а затем тянет вниз прозрачные рукава-фонарики. Эрика грациозно обнажает свои руки, разрывая на мгновение поцелуй. На её губах обворожительная улыбка. Платье сползает с пышной груди, и Ольсен проводит по мягкой коже костяшками пальцев. В воздухе — родной аромат розовой розы. Немного вина. Пальцы натыкаются на лёгкую неровность — это небольшой шрам от конца ключицы от грудины. Мужчина наклоняется, чтобы остановить поцелуй прямо на нём.

— Откуда у тебя этот шрам? — неуверенно спрашивает Йоханесс, поднимая на Эрику глаза. Женщина слегка хмурит густые брови. Он снова ходит по лезвию, лёгкое дуновение ветра — и она разозлился. Ольсен, словно извиняясь, снова прикасается губами к её шраму, целует несколько раз, будто бы пытается залечить.

— Мужчин украшают шрамы, а женщин наоборот. Верно? — горько усмехается Эрика.

— Нет, — уверенно отзывается Йенс. — Шрамы не украшают и не портят. Они лишь рассказывают историю, являются напоминанием о тех событиях, что произошли давно. Иногда вызывают тоску, иногда — улыбку. Что вызывает у тебя этот шрам?

Ричардсон тихо смеётся в ответ, а затем легонько треплет Ольсена по волосам.

— Мне нравится, как ты рассуждаешь, — уведомляет она. — Говорят, у художников иное мышление?

— У каждого человека своё мышление, — смущённо отзывается Йоханесс. — Ты не ответила.

— Улыбку, наверное, — задумчиво произносит Ричардсон. Она зарывается пальцами в его волосы и медленно поглаживает по голове, но глаза её смотрят в стену. Словно вспоминает что-то. Ольсен завороженно смотрит на Эрику. Он бы мечтал нарисовать её прямо сейчас, со всеми её шрамами, с этим задумчивым выражением лица и лёгким туманом в глазах. — Он напоминает мне о тех временах, когда я только стала главой. Многие тогда были этому не рады.

Она, наконец, очнулась от своего транса и расслабленно засмеялась, словно сказала что-то забавное. По коже Йоханесса пробежали мурашки. Конечно, он догадывался, что Эрике многое и многие могут угрожать, но это было очень больно. Её безумно хотелось уберечь, но как Ольсен мог это сделать? Она не обычная женщина. Она глава мафии. Повинуясь порыву чувств, Йоханесс крепко обнял её обеими руками и уткнулся лбом в её острое плечо.

— Ты чего? — тихо спросила Эрика.

— Как много ещё у тебя шрамов, оставленных другими людьми?

— Эй, я ведь не учительница в школе, — мягко произнесла Ричардсон, продолжая поглаживать его по голове. — Это часть моей жизни.

Но Йенс никак не отреагировал. С каждой минутой он чувствовал себя ещё более и более потерянным. Он ненавидел Кристиана, но тот хотя бы был приближен к мафии и имел своё влияние в ней. Быть может, он мог в случае чего защитить Эрику. Может быть, его ненавидели, но он мог дать ей хоть что-нибудь. В отличие от Йенса. Ольсен в руках ни разу пистолет не держал, видел всего пару раз, и то, вероятно, только благодаря Эрике. Невозможность уберечь любимую женщину убивала. Если Ричардсон потребуется помощь, если она будет в опасности, то Ольсен ничего не сможет сделать. Вероятно, он мог принести ей лишь проблемы. Мужчина ведь даже любил её неправильно. Там, где нужно было понять, ревновал, там, где нужно было просто сделать то, чего она хочет, раздражался.

Йоханесс не чувствовал себя достойным этой женщины. На кой чёрт он вообще влюбился в неё?!

Эрика нежно взяла мужчину за руку и заставила коснуться пальцами шрама на своём лице. Йоханесс поднял голову, всматриваясь в её левую разделённую напополам рубцом бровь.

— У меня не все шрамы из-за других людей. Смотри, этот у меня из-за того, что я упала с качели, когда была маленькой, — Ричардсон измученно улыбнулась. — Было очень больно. А сколько крови! Мама и папа испугались больше, чем я сама. Вроде бы он и