Реальность оказалась такой не правдоподобной и такойстрашной, что Звягинцев даже отказался от пива. Он был очень расстроен. Какоеуж тут пиво, здесь и литром водки не обойдешься. Но водка — это чересчур.Нельзя, чтобы от тебя разило сивухой, когда ты будешь зачитывать задержанным ихправа.

Интересно, они придут или нет?

Марк и его жена?

Они вполне могут собрать вещички и броситься в горы. Или несобирать вещичек и броситься вниз.

Дудки.

Никуда они не денутся, при таком буране дергаться куда-то,куда-то идти, да еще по незнакомой местности, по горному рельефу, — этосамоубийство. Хотя, кто знает? Может быть, самоубийство и было бы лучшимвыходом. Может быть, они уже настроились. Этот Марк — он будет защищаться допоследнего. Настоящая любовь у них в крови.

Звягинцев вздохнул.

«Прости, что хреново о тебе думал. Все, что касается твоейсемьи, — выше всяких похвал. Это, конечно, не снимает с тебяответственности, но то, как ты это сделал!..»

Конечно, он мог бы послать в коттедж Красинских охранников —еще час назад, когда картина происшедшего в общих чертах стала ему ясна.Послать охранников — хотя бы тех же дуболомов Радика и Колю. Недостаток мозговони компенсируют терпением и бультерьерской хваткой. Они вели бы наблюдение иприменили бы силу при случае.

Он мог это сделать, но не захотел.

Марк, Марк, у тебя была блестящая версия, вкусная версия,сладкая версия… Звягинцев бы многое отдал, чтобы она оказалась правдой истриженая кошка получила бы по своим вдовьим заслугам. Вот кого бы ему не быложалко — так это стриженую кошку.

Но показания, которые он собрал, в бога душу мать… Все онибыли не на стороне отличного парня Марка. А жаль.

Кресло под тушей Звягинцева жалобно скрипнуло — надо бынаучиться скакать на лыжах и прекратить жрать пиво в таких количествах, каквсегда подумал Пал Палыч.

А потом закрыл глаза.

Хорошо закрывать глаза, когда ты знаешь… Когда ты можешьпредставить себе, что произошло на самом деле. Когда ты ясно видишь перед собойкартину преступления.

…Он начал с портье. Только потому, что ему не очень нравилсяМарк и его железобетонное, как будто бы нарочно созданное алиби.

В ту ночь дежурил Серега, Серый (Иван сменил его только вполовине восьмого, когда ему на голову вылился ушат телефонных звонков по поводукриков в номере двенадцать).

И первым делом Звягинцев направился к нему.

Серый и Иван занимали крошечный домик недалеко от главногокорпуса отеля. Склонный к апокалиптическим преувеличениям Иван называл его нашвейцарский манер — «шале». Серый же ограничивался определением «приют убогогочухонца». В домике были две отдельные комнатки, чтобы трахать баб автономнодруг от друга (тщетная предосторожность, тем более что Серый и Иван встречалисьтолько у стойки портье: вахту сдал — вахту принял). Две отдельные комнатки,крошечная кухня и санузел, все удобства, живи — не хочу.

Звягинцеву пришлось долго стучать в дверь: Серый обожалсладко поспать после дежурства. Когда наконец дверь открылась и в нее просунуласьлохматая голова Серого, Звягинцев был уже на взводе.

— Долго спишь. Царство божие проспишь.

— И слава богу, шеф, — позевывая, сказалСерый. — Что я там забыл, в этом царстве божием… Скукотища и тэ дэ. Дажепорнушки приличной не посмотришь.

Серый был фанатом жесткого порно и даже собирал коллекциюкассет.

— Может, пустишь?

— А чего случилось-то?

— Сейчас и будем выяснять, что случилось.

Тесня Серого животом в глубь дома, Звягинцев просочилсявовнутрь. Серый мялся у двери и хмуро наблюдал за Звягинцевым: он не любил,когда прерывали его трудовой сон.

— Ну, рассказывай. — Звягинцев взгромоздился настул и вытащил из кармана вечную пачку «Беломора».

— У нас не курят, — тотчас же сказал Серый.

— Что ты говоришь! Это похвально. — Звягинцеввыбил папиросу из пачки и под испепеляющим взглядом Серого с наслаждениемзатянулся, выпуская из ноздрей вонючий дым.

— Пользуетесь служебным положением, шеф?

— Именно.

— Знаете что, вы лучше пересядьте с этого стула надиван.

Он у нас недавно крякнулся, Иван его эпоксидкой заливал, а увас габариты…

Звягинцев покорно пересел на диван и попытался заброситьногу на ногу. Но из-за толстых ляжек эта операция осталась незаконченной.

— Пива хотите? — спросил гостеприимный Серый.

— Хочу.

Портье смотался на кухоньку и принес две банки пива.

— Вам открыть, шеф?

— Открой, если тебя не затруднит.

Приняв из рук Серого банку и сделав первый глоток, Звягинцевприступил к опросу свидетеля:

— Вчера в «Розу ветров» приехал человек…

— Знаю… Я сам его принимал. К красотке из двенадцатогономера. Солидный мужчина.

— Так вот, Серый. Вчера он приехал, а сегодня ночью егоубили. Во время твоего дежурства.

Разбуженный Звягинцевым портье оказался чуть ли неединственным человеком, который до сих пор ничего не слышал об убийстве.Приятно, что еще есть люди, которые пребывают в таком сладком неведении.

Лицо портье исказилось, и он выставил ладони вперед, какбудто пытался защититься.

— Убили?! У нас в отеле? Да вы шутите, шеф.

— К сожалению…

— Ну надо же! Убили…

— Во время твоего дежурства, — напомнил Звягинцев.

— Но я-то здесь при чем? Это точно не я…

— А посему, — Звягинцев даже не слушал причитанияпортье, — мы с тобой сейчас должны восстановить во всех подробностяхпрошедшую ночь.

— Всю ночь?

— Нет. Часов примерно с четырех.

— А-а… А чего тут восстанавливать? Помню я их.

— Кого?

— Ну, старого этого… В смысле — пожилого. И парня. Онивдвоем пришли из бара. Я видел, как они выходили.

Эта была замечательная архитектурная идея, которая сейчасиграла только на руку Звягинцеву: от стойки портье замечательно просматривалсявход в «Ричард Бах» — и все благодаря огромным окнам вестибюля. Никто не мог нипройти, ни выйти незамеченным.

— Ну, они вышли и что?

— Похоже было, что парень провожал его.

— А ты обратил на это внимание?

— Как же было не обратить. Уж очень громко ониразговаривали.

— Ругались, что ли?