— Я? — Ариэль изумился так, что почернел ещебольше. — Вы шутите, Палыч. Шутите, да?

— И не думаю шутить.

— Я же все время здесь, на виду. Никуда не отлучаюсь…

— Ну, это ты хватил — «никуда не отлучаюсь»!Отливать-то бегаешь. Ну и завернул куда-нибудь по дороге… А?

И, подмигнув Ариэлю и прихватив еще одну кружку пива, Звягинцевзанялся зачисткой местности. Первым был опрошен вездесущий Дюха Он подтвердилвсе показания Ариэля и расцветил их подробностями: да, сначала они сидели затретьим от кегельбана столиком — муж и жена; да, девушка напилась и в чем-тоначала упрекать своего спутника; да, она подсела к бундесам и повесилась настарикашку, нельзя сказать, что его супруге это очень понравилось; да, потом кдевушке приклеился Иона — в то время, когда муж вышел из зала, — можетбыть, вышел отлить, с кем не бывает; да. Иона уговаривал ее уйти, а онаумудрилась посклочничать и с ним, но потом все-таки согласилась; да, у самоговыхода их перехватил муж, и они посклочничали уже втроем; да, Иона ушел, а онипересели к столику у выхода, чтобы ей стало легче, — ей и стало легче, послетого как она ушла и вернулась, может быть, пошла проблеваться, с кем не бывает;да, потом почти сразу же пришел солидный мэн; да, они снова начали склочничать,первую скрипку играл мэн, а потом инициатива перешла к девушке; да, она что-тотакое ему ляпнула и получила по физии; да, она обиделась и убежала; да, мужвышел было за ней, но через минуту вернулся, — может быть, не догнал, скем не бывает; да, они просидели еще хренову тучу времени вдвоем с солидныммэном, а потом такую же хренову тучу муж просидел один, до самого закрытия; да,да, да…

После Дюхи наступила очередь не таких масштабных свидетелей,которые в общих чертах и в мелких частностях подтвердили показания молодыхработников стойки. Даже с Неrr und Frau Нойкирлих удалось объясниться на пальцах:«О, это отшень бедный девушка, отшень страдаль… Я не видель, чтоби такстрадаль… Ich verspreche es Ihnen <Даю вам слово (нем.).>… Es istschreckliches Wetter <Какая отвратительная погода (нем.).>. Ви думает,она коньшится, этот Es ist Sturm <Буря (нем.).>?»

Кончится, куда же денется, успокоил старикашку Звягинцев,все на свете кончается. А к этой буре тоже можно привыкнуть. С другой стороны,я понимаю ваши маленькие неудобства: то, что русскому здорово, то немцукарачун…

* * *

…А теперь Звягинцев сидел в своем закутке — в комнате номертринадцать административного крыла отеля, как паук в центре паутины.

Толстый паук, ожидающий появления своих жертв.

Около часа появился Артем Львович, принесший толковосоставленную бумажку, которую вполне можно было подколоть к делу. Он потратилнекоторое время на детальный осмотр трупа, и теперь полная клиническая картинахарактера ранений была ясна.

Шмаринову нанесли тринадцать ножевых ранений: однопроникающее (и ставшее в конце концов причиной смерти) — в область сердца.Восемь — менее тяжких — в грудную клетку. Три — в плечевой пояс. И одно — вправую ключицу.

Удар в ключицу тоже был достаточно силен: ключица оказаласьсломанной. Сам характер ранений ясно говорил о том, что нападавший действовал всостоянии аффекта: ничем другим нельзя было объяснить беспорядочность нанесенияударов.

Бритый доктор предположил, что первым был нанесен удар всердце (это замечание Звягинцев оставил на совести самого Артема Львовича) итолько затем последовали все остальные.

Между первым ударом и последующими (или, скажем, между одними двенадцатью другими) была колоссальная разница, как будто удары были нанесеныдвумя разными людьми.

Впрочем, на этом своем тезисе доктор не настаивал.

Звягинцев ознакомился с заключением Артема Львовича иотложил бумагу в сторону.

— Артем, а теперь не для протокола…

— Весь внимание, — доктор улыбнулся.

— Хочу поговорить с тобой о свидетельнице.

— О свидетельнице? — настороженно спросил доктор.

— Об Инессе Шмариновой. Ты что о ней думаешь?

— В смысле?

— Ничего бабенка, а?

— Просто фантастика… Такой все пойдет — серебро,золото, джип «Чероки», лошадь, чулки со швом, колготки со стрелками,французский насморк, французский поцелуй…

— Да ты поэт!

— Бабник. А теперь на вас тренируюсь. Оттачиваюмастерство публичных выступлений.

— Ловко у тебя получается. Жаль, что я не женщина… Немогу оценить.

— Счастье, что вы не женщина. Ну, кому бы вы были нужныс таким животом и бакенбардами?

— Может, ты и прав, — вздохнул Звягинцев.

— На будущее: я бы не употреблял таких выражений, как«бабенка»… Вы об этом меня хотите спросить? О бабенке, как вы выразились?

— Ты к ней клинья не подбивал?

— Ну, я ко всем клинья подбиваю, — уклонился отпрямого ответа доктор. — В профилактических целях.

— А к ней?

— Было дело, — вздохнул доктор. — Явку сповинной оформите? А то, если я вам сам не признаюсь, вы же собаку подошлете,чтобы след взяла… Восточноевропейскую овчарку.

— Ну и как? Удачно?

— Увы. Похоже, что она с удовольствием носит поясверности, простите за плоскую шутку… Или мой бритый череп не вызывает у нееникаких эмоций.

— Ладно, я не об этом хотел поговорить. А о ее падении.

— О грехопадении? — Смерть мужа Шмариновой иосмотр его тела привели несколько извращенного доктора в игривое расположениедуха.

— Остряк! — осудил его Звягинцев. — Тысначала волосенки отрасти, а потом шути по поводу грехопадения. Я говорю о том,как она упала. Что за травмы?

— Не знаю.

— А может такое быть… — Звягинцев помялся, — что ине было никаких травм… Просто лежит человек и изображает неподвижность.

— Смысл?

— Ну, может быть, у нее свой интерес. Бубновый.

Артем прошелся по комнатке, закинув руки за голову.

— Исключено.

— Ты думаешь? — Звягинцев сразу сник: уж очень емунравилась версия Марка, способная вывести стриженую кошку на чистую воду.

— Я врач. Может быть, не очень хороший, но в каких-товещах я разбираюсь. Невозможно сымитировать полную неподвижность и все время помнитьоб этой имитации. На уровне подсознания.

— Так уж и невозможно — Ну, если, конечно, она неиндийский йог. Или не таскалась по раскаленным углям где-нибудь в окрестностяхКозолупа. Народная Республика Болгария… Маленький эксперимент.

Артем подошел к Звягинцеву и вытащил из-за отворота сапогаустрашающего вида иглу для инъекций.