Мисс Мэри-Бет – та вообще была в каком-то трансе. Когда онашла за гробом по церковному проходу, то в глазах у нее я увидела глубокое горе.Вокруг мисс Мэри-Бет толклись дети, но взгляд у нее был отсутствующий.Разумеется, мужа рядом не оказалось – кто-кто, а он не пришел. Судья Макинтайрни разу не поддержал жену, когда она нуждалась в нем, по крайней мере я такслышала. Он был мертвецки пьян, когда мистер Джулиен скончался; судью даже несмогли разбудить, хотя трясли его, лили на него холодную воду и силкомподнимали с кровати. А в день похорон судьи нигде не было видно. Позже яслышала, что его привезли домой, выудив из какого-то кабака на Мэгазин-стрит.Удивительно, что этот человек прожил так долго.

Мнение сестры Бриджет-Мэри о том, что Карлотта любилаСтеллу, подтверждают и другие свидетели, хотя Ричард Ллуэллин, разумеется, сэтим не согласился бы. У нас имеется несколько рассказов о похоронах Джулиена,и во всех упоминается, что Карлотта поддерживала сестру и даже утирала ейслезы.

Через несколько месяцев после смерти Джулиена Лайонел вообщеперестал ходить в школу и вместе со Стеллой отправился в Европу; ихсопровождали Кортланд и Баркли. Они пересекли Атлантический океан на огромномроскошном лайнере всего за несколько месяцев до начала Первой мировой войны.

Так как путешествие по континентальной Европе стало почтиневозможным, компания провела несколько недель в Шотландии и посетила замокДоннелейт, а затем отправилась в более экзотические страны. С большим рискомони добрались до Африки, прожили какое-то время в Каире и Александрии, а затемпоехали в Индию, по пути отсылая домой несметное количество ковров, скульптур исувениров.

В 1915 году Баркли, не выдержав разлуки с семьей и оченьустав от переездов, покинул компанию и совершил опасное плавание в Нью-Йорк. Вто время немецкая подводная лодка как раз потопила «Лузитанию», и вся семьямолилась о благополучном возвращении Баркли. Вскоре он объявился в особняке наПервой улице с целым ворохом невероятных историй.

Обстановка не улучшилась и через полгода, когда Кортланд,Стелла и Лайонел решили вернуться домой. Однако роскошные лайнеры, несмотря навсе опасности, совершали обычные рейсы, и троице удалось пересечь океан безкаких-либо неприятностей в пути и прибыть в Новый Орлеан незадолго до Рождества1916 года.

В ту пору Стелле исполнилось пятнадцать.

На фотографии того года на Стелле изумруд Мэйфейров. Всезнали, что она выбрана наследницей легата. Мэри-Бет, видимо, очень гордиласьдочерью, называла Стеллу «бесстрашной» по причине ее скитаний по миру, и, хотяЛайонел не обрадовал мать, отказавшись вернуться в школу (Мэри-Бет оченьнадеялась, что он будет учиться в Гарварде), она принимала всех своих детей такими,какими они были. Карлотта поселилась отдельно в одном из флигелей, и каждыйдень шофер отвозил ее в университет Лойолы.

Любой прохожий, оказавшийся на Честнат-стрит вечером, могвидеть в окнах большую семью за обеденным столом в окружении многочисленныхслуг. Эти семейные трапезы продолжались до позднего часа.

Круговая семейная порука не дает нам возможности определить,что на самом деле родственники думали о Стелле или что они знали о еенеприятностях в школе.

В настоящее время у нас имеется множество свидетельств отом, что Мэри-Бет в присутствии слуг называла Стеллу наследницей, говорила, что«именно Стелла унаследует все», и даже два раза отпустила совершенноудивительное замечание – одно из самых важных во всем нашем архиве, – мыего записали дважды, причем без всякого комментария: «Стелла его видела».

У нас нет записи о том, что Мэри-Бет как-то объяснила своистранные слова. Нам известно лишь то, что она произнесла их в разговоре спрачкой по имени Милдред Коллинз, и второй раз они были обращены к ирландскойгорничной, Патриции Девлин, а до нас эти истории дошли из третьих рук. Нам далипонять, что потомки этих двух женщин так и не пришли к одному мнению, когоимела в виду знаменитая мисс Мэри-Бет. Один считал, что речь шла о дьяволе, авторой – о «призраке», являвшемся семье много сотен лет.

Как бы то ни было, ясно, что Мэри-Бет отпускала подобныезамечания небрежно, в минуты откровения со своими слугами, и у нас создалосьвпечатление, будто она доверила им какой-то секрет, который не могла или не желаладоверить людям своего круга.

Вполне возможно, Мэри-Бет говорила нечто подобное и другим,потому что к двадцатым годам все старожилы Ирландского канала знали о «нем».Они говорили о «мужчине». Два источника – это очень мало, чтобы объяснитьмасштаб так называемого «предрассудка» о мэйфейрских женщинах: якобы у нихимелся таинственный «союзник, призрак», который помогал им колдовать илитрюкачить.

Естественно, мы усматриваем здесь явный намек на Лэшера, иподтекст этого намека вызывает у нас беспокойство, напоминая нам, как мало мы,в сущности знаем, о Мэйфейрских ведьмах и о том, что между ними происходило,если можно так выразиться.

Уместно ли предположить, например, что главная наследница вкаждом поколении должна объявить о своей способности видеть без постороннейпомощи некоего мужчину? То есть должна ли она его видеть, когда рядом никогонет, особенно старшей ведьмы, которая могла бы служить проводником? Требовалосьли от нее сделанное по доброй воле признание, что она его видела?

Еще раз мы должны признаться, что не знаем ответа.

Зато мы знаем точно, что люди, судачившие о «мужчине», явноне связывали его с неким темноволосым, похожим на человека существом, котороговидели лично. Они даже не связали «мужчину» с таинственным незнакомцем,которого однажды видели в экипаже с Мэри-Бет, потому что рассказы об этомслучае мы получили из совершенно разных источников и никто их не сопоставлял,насколько нам известно, кроме нас.

И так обстоит дело с большей частью материалов по историисемейства Мэйфейр. Упоминания о таинственном темноволосом человеке с Первойулицы, которые делались позже, никак не связаны с этими первыми разговорами о«мужчине». Даже те люди, которые знали о «мужчине», а позже сталкивались в домес темноволосым незнакомцем, не связали одно с другим, полагая что встретилипросто неизвестного им родственника.

Вот, например, что сказала сестра Бриджет-Мэри в 1969 году,когда я нарочно спросил ее о «мужчине».

– Вот вы о чем. Это был невидимый друг, который неотходил от ребенка день и ночь. Я могла бы добавить, что это тот же самыйдемон, который позже не отступал ни на шаг от ее дочери Анты, готовый каждуюсекунду исполнить любое желание девочки. А позже болтался вокруг бедняжкиДейрдре, самой милой и самой невинной из них. Не спрашивайте меня, видела ли яего сама когда-нибудь. Бог свидетель, я не знаю – может, видела, может, нет, ноя скажу вам, как много раз говорила священнику: я чувствовала, когда он былрядом!