Усталость брала свое – шевелиться не хотелось.

Март лениво повернул голову и посмотрел на настенные часы.

– Время еще есть. Кухарка придет только через два часа. А Пьетро и взрывом не разбудишь, пока из кухни не запахнет съестным.

– Твой раб, – хмыкнула Вита, еще раз доказывая, что Шкипер знал о нем все.

– Мой… – Мартин хотел было поправить и сказать, что Пьетро ему не раб, но запнулся, не зная, как объяснить, кем ему приходится мальчик. – Бывший раб, – закончил нейтрально.

Вита снова хмыкнула, на этот раз очень уж многозначительно.

– Что? – Март тут же почувствовал подвох.

– Зачем тебе мальчишка? – Она даже приподнялась, чтобы посмотреть ему в лицо. – Любишь мальчиков в постели? – Вопрос прозвучал очень буднично, и тон – абсолютно серьезный, немного деловой.

Март скосил вниз глаза.

– Ты так шутишь, да?

Сестра хихикнула и вернулась на его плечо.

– Нет так нет. Я просто спросила. – Она поерзала, устраиваясь поудобнее. – Значит, пожалел? Помню, как ты в детстве таскал в дом то раненых птиц, то дворовых щенков.

Все-таки даже в этой, сегодняшней Вите осталось очень много от Виты прежней. А с той Витой они частенько дрались.

– Я мог ему помочь, и я ему помог, – сухо отозвался Март.

– Не злись. – Сестра тут же уловила перемену в его настроении и примирительно погладила по руке.

– И не думал, – вздохнул Март, крепче ее обнимая. – Ну а ты? Я так понимаю, обо мне ты знаешь достаточно, а я о тебе – ничего.

Вита зевнула, очевидно, пригрелась. Его тоже клонило в сон, но он знал, что все равно не уснет, пока не получит ответы хотя бы на основные мучающие его вопросы.

– Спрашивай, зануда, – после нового зевка разрешила сестра.

– Ты правда жила в приюте Слепой Марии?

– Жила.

Значит, Шелли не ошибся – так близко от приюта Халистера…

– И сбежала?

– В тринадцать.

– Зачем?

Она закатила глаза к потолку.

– А то ты не знаешь, как живется в приютах? Там был настоящий ад. Нас били за непослушание, постоянно наказывали, иногда в наказание лишали еды и сна.

Март помолчал. У Халистера тоже наказывали за нарушение правил. Он сам несколько раз попадал в карцер на хлеб и воду – за драки.

Было ли в приюте сестры на самом деле так ужасно или это место являлось адом лишь с точки зрения изнеженной, избалованной девочки? Виту ведь никогда не наказывали, даже не ругали толком. Каково ей было превратиться из всеобщей неприкосновенной любимицы в рядовую воспитанницу приюта?

– Что случилось потом? – спросил Март и почувствовал, как сестра напряглась всем телом от этого вопроса.

– Много чего, – ответила быстро. – Я много путешествовала и оказалась в столице, – сказала быстро, почти весело. И очень фальшиво.

В ее ухе тоже осталось только одно звено серьги, а Мартин хорошо помнил, при каких обстоятельствах лишился второго. Он сразу вспомнил беззащитную малолетнюю девчонку, не способную защититься, когда на нее напали.

– Тебя кто-то… обидел? – сформулировал он как можно мягче.

Однако «мягче» плохо сочеталось и с прежней Витой. Нынешняя же могла легко спросить, не держит ли ее брат в доме мальчика-подростка в качестве любовника. Ответила она точно так же, прямо в лоб:

– Хочешь спросить, не насиловали ли меня? – Сестра отстранилась, села ровнее. Март промолчал, только смотрел в упор. – Много раз, – отчеканила Вита. – А как, ты думаешь, живут на улицах девчонки-беспризорницы? – У него в горле встал ком. Примерно так он и думал: и беспризорницы, и беспризорники. Поэтому-то у него никогда не возникало и мысли сбежать и остаться один на один с жестоким миром до тех пор, когда он научился, как за себя постоять. – Пока до меня не добрались законники и не повесили эту дрянь… – Сестра с отвращением коснулась своей серьги. – Можно было выживать – боялись. После вживления, сам понимаешь…

Два вплавленных звена, как у него. Две попытки сопротивления? Шелли говорил, что она, вероятно, кого-то убила, ее разыскивала стража…

– Не жалей меня! – Вита подалась вперед и ухватила его за подбородок, вынуждая посмотреть на себя. – Никогда меня не жалей, ты понял?

Март перехватил ее руку за тонкое запястье с синими прожилками вен; убрал от своего лица, но не выпустил.

– Я сочувствую, – огрызнулся.

– Пацану своему сочувствуй!

Они схлестнулись взглядами: его – темно-синие глаза отца, и ее – светло-зеленые матери.

– Пусти, – прошипела Вита и резко дернула свою руку. – Пусти, кому говорят.

Март разжал пальцы, и она по инерции чуть не полетела с дивана на пол; гневно сверкнула глазами.

– Как ты стала Шкипером?

– Захотела все изменить. – Сестра оскорбленно потерла запястье, хотя на нем не осталось и следа: он тщательно соизмерял силу. – Думала, ты тоже хочешь. Кровь Викандеров открывает многие двери, – и многозначительно обернулась в сторону выхода. Это он уже понял: защита не сработала, признав в Вите кровного родственника. – А имя нашего отца порой творит чудеса. Тебе известно, что сопротивление было и до меня. Благодаря фамилии и уровню дара меня быстро приняли в его ряды. Потом приблизил к себе главный. А после его смерти я заняла это место. Все, конец истории.

– То есть твои люди знают, кто ты? – Март вычленил главное.

– Конечно. – Она дернула плечом. – Но только те, кто не болтает. Можешь не беспокоиться. – Он и не беспокоился, тем не менее ощутил некоторую досаду от того, что сестра добилась этого места благодаря имени их отца. – Что? – Та по обыкновению прочла, о чем брат подумал. – Считаешь, что нечестно прикрываться фамильным именем? Вит, ты как был романтиком, так и остался. – Она подалась ближе, расширив глаза для пущей выразительности. – На войне все средства хороши. А мы, брат мой, на войне.

Забытое имя неприятно резануло слух.

– Меня зовут Мартин, Март – как тебе больше нравится.

– Что? – Вита часто заморгала и даже отсела подальше. – Вит, ты шутишь сейчас, да? Одно дело – при всех. Другое – наедине.

В ее глазах читалось полное непонимание и едва ли не обвинение в предательстве. Март спокойно ответил на этот взгляд.

– Виттором я был восемь лет, а Мартин – уже шестнадцатый год. Это мое имя. И это я. Имя не делает меня кем-то другим – не твоим братом или не сыном нашего отца.

У сестры даже ноздри раздулись от злости. Она сложила руки на груди и резко отвернулась.

– Март, значит, – проворчала недовольно и замерла. Точно как в детстве.

– Будешь дуться? – поинтересовался Мартин.