– Заткни пасть, Бирюк! – огрызнулся Стольник. – Ты раньшепомалкивал – и правильно делал! Мне нужен этот фраер, понимаешь? Нужен сручками и ножками! Ты посмотри на него! Ты что же, ничего не понял? Да я егонасквозь, падлу, вижу. Та девчонка убитая, про которую он говорил, – она ему нечужая. Видел небось, как его било-колотило, когда о ней говорил? Хинган – этоего рук дело, век воли не видать! И не зря он нам тех двух бычков сдал:побоялся, уйдут они от него, из рук выскользнут. Что-то я такое от вертухаевслышал, будто лепило наш сам себя, добровольно в нашу тошниловку на работуназначил. В такую-то дыру! Ишь, добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, вына него только поглядите! Небось с Хинганом расправился, а теперь грабки тянулк тем двум субчикам. Скажешь – нет? Да вы на его рожу посмотрите, ну?!

Герман резко отвернулся, пытаясь защититься от взглядов. Но,похоже, опоздал…

Да, можно было не сомневаться: ошеломленный этойнечеловеческой догадливостью Стольника, он сам себя выдал.

– Так вот, урки, слушайте меня: я этого умельца замазатьхочу. И все, базар окончен! Мое слово. А если он сейчас опять из себя целкустроить будет, то расстегивайте штаны, вынимайте свайки!

Герман рванулся вперед – и вдруг что-то обвилось вокругнего, прильнуло мягко. Опустил налившиеся кровью глаза – и встретился взглядомс Альбиной.

Она смотрела так…

– Пожалуйста, – прошептала, чуть шевеля губами. – Сделайэто… чего они хотят.

– Бачь! – восторженно взвизгнул Удав. – Дивчинка сама хоче!

– Если есть проблемы, – негромко сказал Стольник, – можнопопробовать ав-ав. Очень возбуждает. Или еще говорят, есть какой-то лягушачийминет. Никогда не испытывал, а как охота-а…

Он стоял совсем близко, и Герман ощущал волны мелкой,похотливой дрожи, сотрясавшей это жилистое тело.

Альбина спрятала лицо на груди Германа. Теплое дыханиепробивалось сквозь его одежду. Он ощущал шевеление губ и знал, что онапо-прежнему шепчет:

– Пожалуйста… пожалуйста…

До какого же отчаяния надо дойти, чтобы просить его об этом!

Глуша в горле стон, Герман уткнулся в ее мягкие,растрепавшиеся волосы.

«Господи… – сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь больюотдавалась в висках, – господи, помоги мне… помоги!»

– Давай, ну! – подзуживал Стольник. – Не тяни резину. И тытоже не стой, как деревяшка, зажигай мужчину!

Герман ощутил, как руки Альбины скользнули ему под пуловер,медленно потянули вверх. И вдруг она громко, отчаянно вскрикнула, удариласьголовой в грудь Германа, зашлась слезами, неразборчивыми криками…

– Ладно, хватит!

Чья-то рука резко оторвала Альбину от Германа.

Девушка забилась, закричала. Герман метнулся вперед, опятьсхватил ее, прижал, пробормотал, глядя куда-то, но ничего не видя:

– Хорошо, я сделаю это, только не трогайте ее!

– Ничего ты не сделаешь, понял?

У Германа чуть посветлело в глазах, и он увидел Бирюка,который стоял рядом, отстраняя Стольника:

– Хватит! Хватит, я сказал! Мы сюда зачем пришли? Чтобывзять свободу! Ты говорил, может, придется положить пару-тройку вертухаев, ноты не говорил, что придется девчонок насиловать. А это без меня, понял? Меняпри этом не будет. И тебе не позволю!

Он толкнул Стольника к стене.

– Ты знаешь, почему я здесь? Мою сестру разложили на столе,в кафе, где она работала… пятеро таких же подонков, как ты!

Он выбросил вперед указательный палец.

– Как ты! Как ты! – ткнул в Ваху, в Удава.

– И как ты, надо полагать? – спросил Стольник, вскидываяпистолет и выстрелом отбрасывая Бирюка от себя. – Растыкался тут! А ведь я стобою вместе свиней не пас. Да…

Герман перехватил Бирюка, опустил на пол. Тот шарил по грудируками, а взгляд его не отрывался от Альбины:

– Таня…Таня, ты пришла. Закроешь мне глаза. Это не страшно,мне не больно, ты не плачь! Умирать… ничего…

Он забил по полу ногами… затих.

– Еще один, – мрачно подытожил Ваха. – Помнишь, что я тебесказал, а, Стольник? Теперь нас уже пятеро. Может, пора и…

– Зеки! – криком перебил его вбежавший в палату заключенный,стороживший входную дверь. – Вы что, оглохли? Вертушка гудит!

Все разом вскинули головы к потолку и разом услышали грохотвинта, разбивающего небо вдребезги.

– Готовьсь! – крикнул Стольник, перекрывая нарастающийгрохот и одновременно подбирая выпавший из руки пистолет. – Э, лепила, кудапялишься? Не про тебя игрушка! Ладно, пока оставим наши разговоры. Нас пятеро –заложников шестеро. Разбирайте по одному. Доктор со мной, девку возьмет Ваха.Смотри, лепило, две жизни на одной своей тянешь! Чуть что, я тебя положу, аВаха – ее. Удав! Ты держи вертухая. Толстый бабец пусть бежит с Бензолем, аКныш возьмет двух сявок. Как только застучат по окнам, открываем двери – ивперед.

– А чучела с вышек нас не грохнут? – мрачно поинтересовалсяВаха. – Небось Китаев там уже снайперов понаставил, как этот и предупреждал, –кивнул он на Германа.

– Ну вот, теперь, видишь, и ты его слушать стал? – хохотнулСтольник. – А ты не слушай, не надо. Ничего, прорвемся! Если вертушка села наплац, тут бежать всего ничего. Винт режет воздух, собьет им прицел. Да и высами бегите порезвей, позатейливей, этими шалявыми прикрывайтесь, онипонадежнее кевларовых жилетов будут.

По прутьям оконной решетки снаружи трижды грохнули чем-тотяжелым.

– Сигнал! – обрадовался Стольник, клещом впиваясь в рукуГермана. – Не дергайся, очень тебя прошу, не дергайся! Ваха, смотри, если что…

– Понял, не русский дурак! – огрызнулся Ваха, крепкоприжавший к себе Альбину.

– Внимание! – надсаживался Стольник. – Первым идет Ваха,проверяет вертушку, дает нам отмашку. Если все в порядке – за ним Удав, потомя, потом Кныш с малолетками, замыкает Бензоль с вертухаем под мышкой. Всепоняли? Тогда пошли!

Дверь распахнулась. Ваха бросился вперед короткими,неровными перебежками, чуть не волоча на себе Альбину. Ветер, поднятый винтом,сбивал с ног. По уговору, пилоты не должны были глушить мотор, чтобы вертолет влюбую минуту мог взлететь.

Ваха с Альбиной взбежали по трапику, скрылись внутри.