– Н-ну… – шумно выдохнул незнакомец, и у Альбины зашлосьсердце от их совершенно невероятного сходства. Перед ней стоял Герман, каким онбудет через двадцать лет: высоченный, статный, умопомрачительно седой, срезким, хищным лицом, которое было бы совершенно неотразимым вопреки всемморщинам, а может быть, даже благодаря им, если бы не странная, мертвеннаянеподвижность левой стороны лица. Да ведь это отец Германа!

– Ты тут уже четверть часа стоишь, не меньше! – яростносказал старший Налетов. – Я смотрел, смотрел из окна, потом побежал вниз. Ужас,думаю, неужели опять прихватило?

– Забудь об этом, – приказал Герман, помогая Альбине выйтииз машины. – Вот, познакомьтесь.

– Так-так, – сказал Налетов, окидывая внимательным, ничегоне упускающим взором Альбину, и, конечно, замечая следы слез на ее лице, и,конечно, ничем не выдавая, что он заметил… – Вот она, значит, какая…

И вдруг, резко шагнув вперед, правой рукой обнял Альбину ипритянул ее к себе.

Какое счастье, что она как раз перед этим выплакала весьсегодняшний запас слез! А завтрашний, надо полагать, еще не подступил к глазам,поэтому она только вздыхала глубоко, уткнувшись в его худое плечо, но, славабогу, не плакала.

– Папочка, – сказал Герман, – если ты намерен у меня этудевушку отбивать, я тебя на дуэль вызову.

– И что? Попадешь в цель на тридцати шагах? – усмехнулсяНалетов-старший и, все так же приобнимая Альбину за плечи, повел ее в подъезд.

– Вот маме скажу, что ты опять дверь не запираешь, –пригрозил Герман, когда они вошли в квартиру. – Добегаешься!

– А мама, кстати, звонила, пока тебя не было.

– Да ну! – воскликнул Герман так весело, словно совсем неогорчился этому несостоявшемуся разговору. – Ну и что? Я вернулся с ДальнегоВостока или еще нет?

– Завтра возвращаешься, – хихикнул отец. – Я решил дать тебееще денек передышки. Готовь, главное, правдоподобную легенду, потому что завтраи Лада будет звонить.

– Да ты что?! Значит, уже настолько лучше?

– Мама сказала – просто несравнимо с тем, что было. Алесан,говорит, применил какие-то средства, совершенно волшебные…

– Кажется, я знаю, какие это средства, – проворчал Герман.

Все это время Альбина стояла рядом с ними в огромной прихожей,заставленной, в основном, книжными стеллажами, и чувствовала себя совершеннонеприкаянной. Вдобавок после недавних слез ее ощутимо познабливало.

– Мерзнете? – повернулся к ней Налетов. – У нас всегда так,увы. Квартира не из теплых, слишком большая, да еще и отопление отключают чутьли не в начале апреля. Тут общая котельная с военным госпиталем, а ссолдатиками, увы, не церемонятся. Как говорит мой сын, тех, у кого температуравысокая, распределяют по палатам, чтобы их обогревать.

Альбина издала неуверенный смешок.

– Может, в комнату перейдем? – Налетов взял ее теплой рукойза испуганно стиснутые пальцы. – Там теплее. И я все относительно прибрал – каксмог. Ничего, ничего! – добавил решительно. – Я вполне прилично научился орудоватьпылесосом одной рукой. Вот только к чаю, жаль, все покупное, синтетическое.Жены моей нет, она бы напекла таких блинов! Я тут икорки купил – красной.Любите красную икру?

– Люблю, – кивнула Альбина, ужасаясь собственной наглости. –А блины я тоже умею печь…

– Разумеется, – довольно сказал Налетов. – Я бы удивился,если бы вы не клюнули на эту удочку. Печь блины для женщины так же элементарно,как стараться нравиться мужчинам!

Через минуту Альбина стояла одна перед большим столом впросторной кухне и думала, что вот и настал ее смертный час, потому что блиныона не пекла ни единого разу в жизни. И какая злая сила потянула за язык?!Теперь останется только голову в газовую духовку сунуть или все-таки испечьчего-нибудь блинообразного. «Главное, чтобы сковородка была как следуетраскалена», – сказал кто-то наставительно в Альбининой голове. Она узнала голосВалерии, и память мгновенно воскресила один из их тихих вечерочков: Альбинасидит, прижавшись спиной к горячей батарее, а ее подруга в алом фартуке,безумно идущем к ее смуглому лицу и пружинистым темно-рыжим локонам, совершаетпассы уполовником поочередно над миской с белой мучнистой жидкостью и той самойраскаленной сковородкой. И Валерия никогда не упускала случая научить Альбину«жить», а потому ее урок должен сохраниться в памяти!

Господи, спаси и помоги… Итак: три стакана теплой воды, дваяйца, столовая ложка сахару и по половине чайной соли и соды. Теперь все эторазмешать, сильно размешать – и туда шесть столовых, полных, с горкой, ложекмуки. Потом, когда исчезнут малейшие комочки, добавить столовую ложку хорошегорастительного масла – непременно потом, иначе клейковина склеится илипроизойдет еще что-то, столь же ужасное и непоправимое. Но что может бытьужаснее получившейся белой, рябоватой от масла жидкости? И что может из нееиспечься?!

«А если в окно?» – привычно мелькнуло в голове, но Альбинастиснула зубы. Отступленья нет, все – вперед, победа или смерть!

Дальше поехали: половинку картофелины (очищенной!) насадитьна вилку, обмакнуть в масло, быстро смазать сковороду, прихватить ее толстойрукавичкой и, вылив почти полный уполовник белого месива, покачать сковородку,чтобы все равномерно по ней разлилось.

Боже, как оно скворчит, шипит, пузырится и, кажется,мгновенно пригорает! Нет, надо морально приготовиться к тому, что первый блинвсегда комом. Например, сковородка не успела накалиться. Или муки много (мало).Или вообще судьба такая…

О боже, пусть на Альбину сегодня вечером, когда она пойдетдомой, наедет трамвай или пусть ее опять возьмут в заложницы, только бы у нееполучились эти несчастные блины!

И они получились.

Как робот, с остановившимися глазами, Альбина снимала их сосковороды один за другим и укладывала на большую тарелку с розочками, смазываясливочным маслом. Блины, первые в ее жизни блины были обворожительны,прекрасны, изумительны по аккуратности, и когда миска с тестом опустела, а натарелке поднялась внушительная румяная горка, Альбина подумала, что она,пожалуй, не в меру расщедрилась насчет трамвая сегодня вечером и тем болеезахвата заложников. Совершенно непонятно, почему из печения блинов некоторыеделают такое выдающееся событие. Это же элементарно, для женщины печь блины также естественно, как нравиться мужчине!