Она покачала головой, это едва удавалось в его железныхпальцах. В старческом голосе прозвучала гордость:

– Не все покупается за злато, ярл. Я твоего ребенкапеленала и учила ходить, я ее люблю… не выдам. Можешь задушить, можешь кишкивыпустить. Но чтобы я сама указала тебе, где она прячется от твоей лютости, аты и там нашел ее с твоим жаждущим крови мечом? Нет, ярл…

Он отпустил ее горло, старуха стояла гордо, дажевыпрямилась, как будто смотрела в лицо смерти. Он отпихнул ее, сказал сяростью:

– Да пойми ты… Им грозит какая-то беда. Волхв сказал! Еслитак уж не веришь мне, то беги к ним сама. Предупреди. И передай, что мы сКучугом решили породниться. Все будет хорошо.

Он чувствовал, как голос дрогнул, сломленный страхом задочь. Старуха тоже почуяла нечто, отодвинулась, взглянула недоверчиво.Заколебалась, потом вздохнула:

– А ты не проследишь за мной?

– Что ты несешь?

– Только я отыщу их, а ты выскочишь с мечом и убьешь обоих?Как же, твою честь задели!

Он яростно стиснул кулаки. Захотелось сдавить ее горло,чтобы хрустнуло, как яичная скорлупа.

– Я не пойду за тобой следом!

– Как будто я замечу, – отрезала она уже тверже. –Вас всю жизнь учили подкрадываться незаметно, с вартовых пояса снимаете, а тене замечают… Нет, не обманешь!

Он в ярости ударил кулаком в ладонь, только бы не угодить еймежду глаз, таких гордых и готовых пострадать за любимое дитя.

– Черт с тобой! – рявкнул он. – Я и самотыщу!

Малврид быстро пробежала, пригибаясь, за орешником, а дальшетянулась заросшая лесом балка, не столько глубокая, сколь незаметная, а деревьяи кусты настолько соперничали за близость к подземным ручьям, что не толькоконному, но и пешему ратнику пробраться трудно. А если сунется, то треск ишум слышно будет за версту.

Чеймана еще не оказалось, на этот раз она поспела раньше.Поискала местечко, надо бы укрыться так, чтобы потом прыгнуть ему на спину сострашным рыком: «Гав!» Он всякий раз пугается страшно, хотя в прошлый раззаподозрила, что хитрит и притворяется, чтобы сделать ей приятное.

Сегодня ее отец на пиру у князя пробудет снова до ночи, а тои до утра, а домашние ее не выдадут. Не всем пришелся по душе Чейман, все-такипеченег, но все признавали его отвагу, удаль, говорили с жалостью, что, если быне его узкие глаза и смуглая кожа, он мог бы стать викингом.

«Да будь он кем угодно, – сказала она себе. –Я все равно не могу без него. И почему отец не понимает, ведь он, какговорят, огнем и кровью добыл себе невесту, ее мать, а когда она погибла черезгод, больше не посмотрел ни на одну женщину… Почему он полагает, что так любитьмог только он, а его дочь не может?»

За кустами затрещало, взлетели испуганные птицы. Онатихонько засмеялась. Сын печенежского хана, а ходит всегда так, словно медведьв лесу… Впрочем, печенеги леса боятся, они степняки, на коне в лес не въедешь,но удивительно, что не умеет ходить неслышно, как наверняка умеетподкрадываться в своей степи…

Когда треск и сопение приблизились на расстояние вытянутойруки, она изготовилась к прыжку с криком «Гав!!!»… лишь в самый последний мигудержалась, едва не упав с валежины. Ломая кусты, мимо двигался медведь,настоящий медведь. Огромный, таких не видела, злой, морда в крови, только чторазорвал кого-то…

Она вскрикнула, как зайчонок, повернулась и, не помня себя,понеслась вверх по склону. Колючие ветки бросались навстречу, пыталисьвцепиться в лицо, хватали за волосы, свое нежное покрывало уже потеряла, подногами ломались сучья, и она падала, судорожно подхватывалась и бежала,карабкалась, наконец вломилась в такую чащу, что зависла, как птица в силках,отчаявшаяся, но все еще трепыхаясь, отбиваясь… пока не поняла, что отбиватьсяне от кого. Вокруг тихо и спокойно, слышно только свое хриплое дыхание.

Без сил пролежала недолго, жизнь возвращалась в молодое исильное тело быстро. Очень осторожно, но без задержек она поспешила обратно,отыскивая дорогу по измятой траве и сломанным веткам…

Чейман спускался быстро, этой дорогой ходил уж десятки раз,как вдруг ноздрей коснулся слабый запах крови. Насторожившись, он замедлил шаг,а левую руку опустил на рукоять длинного кинжала. Сабля не спасет от лесногозверя, а острый кинжал в умелой руке поможет совладать не только с волком, нодаже с медведем… при удаче, конечно.

– Малврид, – позвал он тихонько. – Малврид…

Из-под ног посыпались камешки. Цепляясь одной рукой заветви, он вытащил другой рукой кинжал и продолжил спуск. Вот уже и дно балки,вон та сухая валежина, на которой они всегда сидели, тесно прижавшись друг кдругу, искали пути к сердцам своих родителей…

В груди дернулось, там кольнуло, словно острие егокинжала коснулось бьющегося сердца. Чуть выше по склону лежало, наполовинувбитое в землю когтистыми лапами… покрывало!

Он подбежал, уже не озираясь по сторонам, жадно ухватил,помертвел. Нежнейшая паволока изорвана, вся в пятнах крови. Он опустилотчаянный взгляд себе под ноги. Сердце остановилось. Отчаяние стиснуло горложелезной рукой. Следы огромных когтистых лап усеивали всю поляну вокругвалежины. Он ощутил, как из глубины души рвется отчаянный крик. В глазах расплылось,защипало. Слезы хлынули ручьем, но боль в груди стала еще острее.

– Малврид, – вырвалось из глубины сердцастрашное, – зачем… ну зачем ты пришла раньше меня?

Боль была такая острая, что он в надежде ждал, когда егосердце разорвется от горя, но боль все длилась, в глазах вскипали слезы,выжигали щеки, а из груди рвались дикие всхлипы, такие неумелые, непривычные,ибо мужчины не плачут, но он плакал, плакал навзрыд, вот только облегчение ненаступало, боль и чувство потери все росли, он закричал, безумный взор упал нахолодное лезвие кинжала в руке…

– Малврид, я иду к тебе!

Он ударил в грудь с наслаждением. Ухватился за рукоятьобеими руками и, обливаясь слезами от чувства освобождения, направил острие ксердцу, с облегчением чувствовал, как железо рвет плоть, ощутил горячую струюкрови, что побежала по животу, он все нажимал на рукоять, ощутил, как остриекоснулось и прорвало оболочку сердца, всхлипнул и нажал сильнее, повернул,чтобы распластало сердце надвое, в груди была боль, но это еще та боль,настоящая, не от железа…

В глазах начало темнеть, затем высветилась звездочка,свет разросся, в нем было улыбающееся лицо Малврид, ее смеющиеся глаза, еегубы, что уже сложились для озорного «Гав!»… Он счастливо улыбнулся, колениподломились, упал на бок, последним усилием погрузил кинжал по самую рукоять.

– Малврид… я иду…

Когда она тихонечко спускалась по склону, ей послышалсякрик. Голос был похож на голос Чеймана… и не похож. Встревоженная, она помчаласьбыстрее, прыгая через валежины и низкие кусты.