Смиряй гнев свой, напомнил себе Кучуг свирепо. Дав овладетьсобой ярости, ты уже не воин, а слепой дурак… А он не простой воин –хан! Снова вздохнул несколько раз, кровавая пелена ушла с глаз. Варяг совсемзамедлил шаги, остановился прямо перед ним, надменно выпятив широкую, какворота башни, грудь.

Ах ты, конский навоз, мелькнуло в голове Кучугаостервенелое. Напрашивается на ссору! Показывает, что он здесь главнее, что онстоит ближе к трону властелина этих земель. Ну, сейчас ты у меня получишь…

Он вздохнул, ладонь с усилием оторвалась от рукояти сабли,набрал в грудь воздуха… и как в ледяную воду бросился, заставив себя сказатьсовсем не то, что рвалось из недр души:

– Якун… Дерьмо ты собачье, зад моего осла, навоз самогохудшего из козлов… Мы еще сойдемся на узкой дорожке, но зачем детей нашихгубить? Мы можем заставить слушаться их руки и ноги, но не сердца…

Якун, и без того багровый от гнева, в начале речи надменногохана стал лиловым, рука в слепой ярости сорвала с пояса длинный нож, потомтяжело выдохнул воздух, колыхнув занавеси в окнах терема на той стороне двора:

– Ты о чем, степное отродье?..

– Дети наши встречаются тайком, – бросил Кучуг сгоречью. – Благородный сын хана общается с дочерью пропахшего рыбойдурака!.. Но я решил, что пусть мой сын сам отвечает за свои ошибки…

Якун рассматривал его исподлобья. Голос его обрушилсясверху, как падающие скалы с вершины горы:

– Дочь благородного ярла из древнейшего рода… общается состепняком, чьи сапоги постоянно в навозе, а руки пахнут ослиной мочой! Которыйи женщин не видел настоящих, только ишачек и ослиц…

Кучуг стиснул зубы:

– Ты зачем мне такое говоришь?

Якун поколебался, ответил нехотя:

– Потому же, что и ты.

Кучуг раскрыл глаза шире:

– Что? Ты не осуждаешь их?

– Не осуждаю? – вспыхнул Якун. – Да я бы им головыпоотрывал! Так опозорить меня, мой благородный род, моих славных предков! Нопусть не скажут, что я выкручивал любимой дочери руки, принуждая выйти занелюбимого… Да и помешай сейчас, потом всю жизнь попрекать будет, что лишилсчастья… Пусть же сама убедится, что дура, если за такого… за такого хочетпойти!

Кучуг тоже то багровел, то лиловел, зубами скрежетал так,что слышно было за воротами, на шее жилы вздулись как канаты, словно удерживалрвущихся вскачь степных коней, но удержал, смирил, выдохнул воздух со свистом,пустил понизу, чтобы дыханием не поджечь терем:

– Значит, ты не будешь им мешать?

– Нет, – отрезал Якун. – Пусть нажрутся дерьмавволю. Тогда скажут, что я был прав!

– Скажут, – возразил Кучуг, – что был прав я!

– Это я им запрещал! – гаркнул Якун.

– Нет, я!

– Я!

Кучуг раскрыл рот для ответа порезче, но взгляд зацепился заусталые морщины на лице старого викинга, скользнул к твердой складке в уголкерта, что говорила и о горечи на душе старого отца… и неожиданно для себя Кучугсказал:

– Якун… Ты сильный воин… и я сильный воин. Мы еще найдемиз-за чего подраться, из-за чего помериться силой, а то и скрестить мечи. Нонаши дети… Как я понял, ты тоже прослышал о зловещем предзнаменовании?

Якун помедлил, а когда заговорил, в голосе было горечибольше, чем в стоге полыни:

– А с чего бы я разрешил единственной дочери… с этим… ствоим? Я знаю, правильнее было бы выбрать гордую смерть, чем родство спрезренным степняком. Но я слишком люблю свою дочь. Пусть живет. А когда уних все порушится, я приму ее обратно с любовью и нежностью.

Кучуг кивнул:

– А когда мой сын будет опозорен, что от него уйдетжена… я ни словом не упрекну моего мальчика. Он начнет жизнь сначала…

– Сначала?

– Пошлю в такие края, где не будут знать о егопозоре, – объяснил Кучуг. – А когда откроется его позорноепрошлое, он уже будет в чести и славе по самые ноздри.

Якун хмыкнул, изучающе оглядел печенежского хана, вдругхлопнул его по плечу:

– Не будем загадывать, хан. Пойдем лучше выпьем за согласие.Пусть даже такое. А дети… Я – варяг из гордого древнего рода,ты – печенег, но оба служим киевскому князю. Ты – печенег, я –мурман, но дети наши… им жить на этой земле, они будут просто русскими.

– Пойдем выпьем, – согласился Кучуг.

Он знал, что должен чувствовать свое поражение, но, странноедело, словно бы гора свалилась с плеч. Дышать стало легче, он впервые запоследние недели вдохнул воздух полной грудью. Украдкой взглянул на Якуна, лицостарого викинга посветлело, даже стало вроде бы моложе. Но в глазах ещеоставалось озадаченное выражение. Викинг туговат на подъем, тоже явно не можетпонять, почему вместо стыда и горечи чувствует облегчение.

В палате стоял стук ножей по блюдам, крики гуляк,многоголосый шум, веселые вопли, песни. Через палату плыли густые запахижаренного в подливке из ягод мяса, из челядной шипело и шкворчало, пахлогорячей ухой.

Усаживаясь за стол, Якун сказал с неловкой усмешкой:

– Сегодня же я скажу им…

Кучуг опустился на лавку, на лбу собрались морщинки.Поерзал, сказал нерешительно:

– Когда еще вернемся?.. Вон из княжьих подвалов вино тащат,которого еще не пробовали… Я пошлю отрока сейчас.

– Верно сказано, – громыхнул Якун. – Хоть ипеченег, а иногда соображаешь. И я пошлю тралла. Это с печальной вестью неспешат, а с такой… пусть узнают раньше.

От стола для почетных гостей на них посматривалис удивлением. Владимир вопросительно покосился на волхва. Тот загадочноулыбался. Старый викинг и печенежский воитель сели рядышком за стол для простыхвоинов, чем-то неуловимо похожие, мирно беседуют. Трудно найти более разныхлюдей, но все же в чем-то главном похожих.

Якун и Кучуг опорожнили уже третий кувшин, даже за столом неудержались от состязания: на этот раз кто кого перепьет, оба не сразу поняли,что перед глазами возникла тоненькая фигурка мальчишки.

– Доблестный хан, – вскрикнул он, запыхавшись, –твоего сына нет в его комнате!

Якун довольно хохотнул, его добродетельная дочь сидит уокошка, как положено дочери ярла, рядом Кучуг проворчал:

– Моя кровь в жилах сына… Не выносит тесных стен из бревен!Ему нужна юрта, чтобы из раскрытого полога видеть бескрайнюю степь…

Мальчишка выкрикнул:

– Там тоже… Фу-у… Прости, хан, но я схватил твоего самогобыстрого коня и слетал в стойбище.

– Молодец, – одобрил Кучуг. Мальчишка мог бы соспокойной совестью вернуться, он выполнил наказ хана. – Так и делайвпредь!