Я неосторожно подняла руки обнять его, но вызваннаядвижением боль ослабела и растворилась от ощущения его тела. Он все жеотстранился, а я цеплялась за него, желая удержать этот вкус. Я открыла глаза.

Рис моргал здоровым глазом. Три круга – ярко-голубой, бледно-голубойи васильковый – снова смотрели на меня. Я засмеялась и заплакала одновременно,глядя на него в онемелом восторге.

– Благодарение Богине, – прошептал он так тихо,что вряд ли кто-то еще его услышал.

– Благодарение Консорту, – шепнула я в ответ, тожеему одному.

Он улыбнулся, и у меня внутри что-то отпустило, ушлонапряжение, о котором я и сама не знала. Если Рис может так улыбаться – всебудет хорошо.

Рис поднялся, и я взяла за руку Дойла. Я хотела, чтобыследующим был он, потому что не знала, сколько еще со мной останетсяблагословение. Он помотал головой, и я открыла рот запротестовать, но появилсяМистраль с Онилвином на руках. Я знала, что Мистраль недолюбливал Онилвина, носейчас стражей объединяло что-то выше обычной дружбы или вражды. ГоловаОнилвина висела под странным углом, державшие ее мышцы были перерезаны. Вглубине жуткой раны на месте горла виднелся позвоночник, одежду спереди залилакровь, окрасив в сине-фиолетовый цвет. Кожа цвета пшеничных ростков побледнеладо болезненной зелени, и только широко раскрытые золотисто-зеленые глаза ещежили у него на лице. Андаис так распорола ему горло, что воздух шипел и булькалв разорванной трахее. Если б он был человеком, все дыхательные пути были бынарушены, но он человеком не был, а потому дышал и жил, но сможет ли онзалечить такую страшную рану – зависело от того, сколько еще осталось у негомагической силы. В давние времена нас благословили сами боги, мы, как святые,могли прирастить даже отрубленную голову, но было это слишком давно. Теперь невсе сумеют залечить такую рану.

Была реальная возможность, что Онилвин протянет ещесколько-то дней, но все-таки умрет. Мне не слишком хотелось тратить на негоблагословение Бога, но у меня не хватило сердца от него отвернуться. Все же онбыл из моих людей. И рисковал собой, чтобы спасти остальных.

Я встретилась взглядом с Дойлом и выпустила его руку.Медленно, нехотя... Но он был прав. Его рана не смертельна, он ее залечит. Авот Онилвин – не обязательно.

Мистраль осторожно опустился на колени на залитый кровью поли попытался уложить Онилвина рядом со мной. Но кровь попала ему в трахею, и онзакашлялся, мучительно пытаясь прочистить горло с помощью одних только мышцживота и груди. Жуткий мокрый кашель сотряс его, потом из шеи вылетел кровавыйсгусток, и он смог вздохнуть – чуть-чуть глотнуть воздуха. Видно, он боялся,что в горло снова попадет кровь.

Да поможет нам Богиня...

– Наверное, на спине ему неудобно, – сказалМистраль. Он пытался говорить спокойно, но не смог. Он злился, и я не могла еговинить.

– Подожди. – Я попыталась сесть, но от боли у меняперехватило дыхание, и я упала назад на кровавый пол. Я подождала, пока больпоутихнет, и сказала: – Китто, помоги мне приподняться.

Китто вопросительно посмотрел на Дойла и, получивутвердительный кивок, потянулся ко мне, но Гален его опередил.

– Давай я, Китто. Она меня вылечила, я ей помогу.

Китто кивнул и дал ему место.

Гален осторожно уложил меня головой и плечами себе наколени. Больно не было... ну, было, но не слишком.

– Еще повыше, – попросила я.

Он сделал, как я просила, и даже на Дойла не взглянул. Япочти уже села, полностью опираясь на Галена, когда появилась боль, будто ножомрезанули – но теперь нож был довольно тупой, я могла это вынести.

– Все, вот так.

Гален подо мной застыл неподвижно.

– Погодите! – Голос был женский, так что долженбыл принадлежать королеве – но совсем не был похож на ее голос. –Погодите, – повторил голос, и в этом слове звучало страдание.

После того, что она сделала со стражами, со мной, вряд ликто-то из нас обязан был к ней прислушиваться, и все же мы послушались. Намнадо было ее проклинать, а мы не сказали ни слова. Мы замерли, дожидаясь, покаона проползет через всю комнату.

Мистраль шагнул назад – как раз так, чтобы мне стало видно.По полу шла широкая красная полоса, словно там тащили кого-то истекающегокровью. Кровавая дорожка кончалась у ног королевы. Она сидела, привалившись кстене. На колени себе она взгромоздила Эймона, и я никогда раньше не замечала,какой он большой, а может, это она теперь казалась маленькой по контрасту сширокоплечим стражем. Рост у нее был не маленький, и сама она всегда была такойвнушительной, что занимала больше пространства, чем положено, – но сейчасона сидела с Эймоном на коленях, сжимая рукой голую окровавленную ногу Тайлера,и казалась маленькой.

Но сама она вылечилась. Рана на горле у нее была почти такаяже, как у Онилвина, – но страж лежал едва дыша, а у нее на белой шеевиднелся только разрез шириной в ладонь, и он затягивался прямо на глазах. Нето чтобы это было сразу заметно, нет, скорее как наблюдать за распускающимсябутоном. Знаешь, что вот он открывается, но глазом уследить не можешь. Она быланаша королева, а значит, сила сидхе проявлялась в ней ярче, чем в любом из нас.

Я взглянула на Онилвина, гигантской сломанной куклойпоникшего на руках у Мистраля, и опять на королеву с почти зажившим горлом. Имне стало жарко от гнева. Если Адайр сказал правду, она столетиями издеваласьнад своими стражами. Как она может так мало ценить такой дар?

– Погодите, – повторила она, и я заметила у нее наглазах то, чего никак не ожидала увидеть. Слезы. Королева плакала! –Вылечи сначала Эймона. И Тайлера.

Мы все на нее уставились. Я вообще-то думала, она попроситвылечить себя. Королева не раздает магию, она ее накапливает. Таранис, корольБлагого Двора, вел себя точно так же. Словно оба они боялись, что магия в одинужасный день кончится, а править без нее нельзя.

Я хотела уже сказать "Нет", но Аматеон успелраньше:

– Да, ваше величество. – Голос у него был усталый,и, кажется, в нем звучало горе. Он дотащился до места на полпути между двумягруппами – королевой с ее пострадавшими любовниками и мной с моими. Еслипридираться, то Онилвин и Мистраль вообще-то моими любовниками не были, но почему-тоочень ясно чувствовалось, что все на моей стороне комнаты находятся в оппозициик королеве.

Аматеон придерживал раненную королевой руку. Плащ на спине унего пропитался кровью и лип к телу, как вторая кожа.

– Поднесите принцессу, – сказал он.

– Ее нельзя передвигать, – ответил Гален.

– Мы должны повиноваться королеве, – сказалАматеон. – Принесите принцессу.

Наверное, он слишком измучился, чтобы хорошо управлятьлицом, потому что в лепестковых глазах горел ясный, глубокий гнев. Но послешоу, только что устроенного королевой, не один только страх лишиться остатковсвоих прекрасных волос подсказывал ему повиноваться ей без рассуждений.