– Идем, Мередит, прикончим наших врагов.

Я бы с гораздо большей радостью проводила ее в тронный зал,если бы мы шли порознь. Она меня всю дорогу поглаживала – не как любовника, аскорее как собачку. Существо, которое приятно гладить, и "нет" ононикогда не скажет.

Ушли мы не дальше источника. Он струился и лепетал средикамней. Королева упала перед ним на колени.

– Здесь воды не было почти триста лет... – Онаподняла к нам голову. – Как и откуда она взялась?

Стражи повернулись ко мне. Их взгляды сказали больше, чемлюбые слова.

– Твоя работа? – спросила она с недобрым оттенкомв голосе. Похоже, мы уже не подружки.

Эймон, после чудесного исцеления державшийся поблизости отАндаис, положил руку ей на плечо. Я думала, она скинет руку, но ошиблась. Онассутулилась под его прикосновением, даже голову склонила. Когда она выпрямилась,лицо у нее светилось самой нежной улыбкой, какую мне случалось видеть.

Она повторила вопрос тоном, соответствовавшим улыбке, исмотрела при этом на Эймона.

– Это ты вернула источник к жизни, племянница?

Вопрос был сложней, чем ей казалось. Если ответить просто"да", я припишу себе чужую заслугу.

– Мы с Адайром, тетя.

Ко мне она повернулась далеко не с таким умиленным видом.

– Ты и правда, видно, запоминающаяся штучка. Одинбыстрый трах – и он уже рискует за тебя жизнью.

Меня все ее высказывание удивило, но особенно последниеслова.

– Если он меня и трахнул, то по твоему приказу, тетя. Кнему неприменимо наказание за нарушение целибата. Стражам всегда разрешалосьтрахаться, если королева того желала.

Лицо ее слегка смягчилось, приняв непонятное мне выражение,как будто задумчивое. Мне припомнились слова Баринтуса – что голову ей труднеезамутить, чем пах.

– Ты не видела его подвиг, что ли?

Я уставилась на нее, с трудом удерживая спокойствие:

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, тетя.

– Когда ты меня ранила, часть моего ответного ударапринял на себя Гален, а вторым на пути встал Адайр. – Сказано это было снедовольством. – Как я и говорю, ты, должно быть, трахаешься будтокуртизанка. Чертовы божества плодородия всегда слишком много о себе мнят.

Я не могла высчитать, успокоит ее или разозлит еще больше,скажи я, что у нас с Адайром секса не было. Так что я промолчала. Адайр ипрочие очевидцы, должно быть, подумали то же самое – никто не сказал ни слова.

Эймон нежно пожал ей плечо. Она потрепала его по руке, новелела:

– Иди сюда, Адайр.

Стражи расступились, Адайр вышел вперед и встал рядом сомной. Он отважился коротко на меня взглянуть, потом упал перед королевой наодно колено и склонил голову, пряча от Андаис лицо. Правильно сделал – я успелазаметить злость у него в глазах. Ему надо научиться управлять лицом получше,или он ни при одном дворе долго не протянет.

Я смотрела на него у своих ног – золотистое совершенство, несчитая остриженных волос. Он бессмертен, а когда-то и вовсе был богом и всемэтим рискнул ради меня. Королева обещала, что все Вороны, которые побывают вмоей постели, перейдут ко мне. Будут моими стражами, а не ее. Так что формальноона ничего не могла с ним сделать, раз уж она считала, что у нас с ним былсекс. Разумеется, то же относилось к Дойлу, Галену, Рису, Холоду, Никке и, хотьона того и не знала, к Баринтусу. Но ее обещание не сохранило моих стражей вбезопасности. На самом деле, безумие там, чары или еще что – но то, что онапричинила им вред, означало, что она преступила клятву. Я обещала не дать моихстражей в обиду и выполнила обещание, едва не умерев при этом. Она обещаниенарушила. Она стала клятвопреступницей. За такое сидхе изгоняли из волшебнойстраны. Вот только единственной особой, способной потребовать от королевы такойчестности, была она сама.

– Гален с Адайром приняли удары, направленные напринцессу. Стражи принцессы встали на защиту Эймона и Тайлера. – На лицеее отразилось страдание, она потянулась к руке Эймона у себя на плече. – Яблагодарна людям Мерри за то, что они спасли дорогих моему сердцу. Но ни одиниз Воронов не встал на пути у Мерри. Ни один мой страж не попытался мне помочь,когда она вступила в битву со мной, а ведь она не объявляла дуэли. Толькоформальная дуэль освободила бы моих стражей от обязанности меня защищать.

Мистраль упал на колено перед королевой, хотя чуть дальше,чем она могла бы достать рукой или ногой. Не то чтобы ему это помогло, еслидела обернутся худо.

– Ты приказала нам встать на колени и не сходить сместа под страхом присоединиться на стене к твоему человеку. – Он взглянулна нее со смесью злости и вызова. – Никто из нас не рискнет вызвать твойгнев.

– Это еще не все, Мистраль. Это я бы простила. Но яслышала, как вы сговаривались меня убить. Взять мой собственный меч Мортал Дреди убить меня, пока я слаба. Я слышала разговоры изменников!

Я припомнила долетевшие до меня обрывки того разговора. Этанить могла завести нас в нежелательную сторону. Но как ее отвлечь? В тревожноемолчание упал бас Дойла:

– Не стоит ли нам разобраться с настоящей изменницейНулин, прежде чем наказывать кого-то за пустые разговоры?

– Я решаю, с кем и когда разбираться! – отрезалаона.

Эймон опустился на колено, и даже в такой позе он казалсябольше нее. Я раньше не замечала, как он широк в плечах, как внушителенфизически. Он прошептал ей что-то на ухо. Андаис качнула головой:

– Нет, Эймон. Если они не хотят меня защищать, еслипредпочитают видеть меня мертвой – значит они могут встать на сторону врага.Нам придется сражаться на двух фронтах. Нельзя оставлять врага у себя в тылу.

– Но ведь лучше сражаться на одном фронте? –спросила я.

Она озадаченно на меня посмотрела. Не знаю, то ли чары такна нее подействовали, то ли еще что, но она была сама на себя не похожа.

– Конечно, лучше на одном, – сказала онанаконец. – Потому-то и надо сперва уничтожить измену у себя за спиной.

– Чары были рассчитаны на то, чтобы ты убиласобственных телохранителей, – объяснила я, как непонятливомуребенку. – Если ты их теперь казнишь, ты сделаешь как раз то, чего добивалисьтвои враги.

Она нахмурилась.

– В твоих словах есть резон. Но нельзя спускать с рукразговоры об убийстве королевы.

– А какое наказание полагается у насклятвопреступникам? – спросила я.

– Клятвопреступникам?

– Да.

– Смерть или изгнание, – сказала она твердымтоном, но в глазах появилась неуверенность. То ли она заметила ловушку, то ли унее на уме еще что-то было.