– Мерри слишком больно двигаться, – повторилГален.

– Можно поднести Эймона к принцессе. – ГолосХолода не выражал никаких эмоций, на лице застыла надменная маска.

– Нет, – сказала королева.

Гален склонился ко мне.

– Ни за что, – прошептал он.

Рис посмотрел на королеву новообретенным глазом:

– Мерри нужен целитель, прежде чем двигаться с места.

– Знаю, – сказала королева с первыми ноткамизлости в голосе. Прежнее высунуло уродливую голову.

Гален нагнулся еще, перекрыв мне вид:

– Я не дам ей опять причинить тебе зло.

Он слишком низко наклонился, чтобы я видела его глаза. Мнепришлось удовлетвориться гладкостью его щеки, водопадом волос.

– Не делай глупостей, Гален, пожалуйста.

– Могу ли я чем-то помочь, моя королева? – Этосказал Мистраль.

Гален выпрямился, и мне опять стало видно. Королева, почтибылинка рядом с Эймоном, стояла и держала его на руках. Даже раненная, оназапросто его несла, хотя он весил раза в два больше нее. Роста и длины рук ейхватало. Она была сидхе, а значит, могла выжать на руках небольшую легковушку.Но застыли мы, уставившись на нее, потому что она вообще пожелала его нести.

Она сказала, ни на кого не глядя:

– Возьмите Тайлера, только осторожно, и принесите его.

Андаис несла ко мне Эймона и плакала. Был бы это кто угоднодругой, я бы сказала, что она горюет.

Она опустилась на колени, покачнувшись, и выдавила улыбку:

– Ты меня порезала, племянница, и очень неплохопорезала.

Я сочла это комплиментом, как и следовало.

– Спасибо.

Она прижимала Эймона к груди.

– Вылечи его для меня, Мередит.

Тело Эймона сплошь покрывали колотые раны, грудь была похожана сырую отбивную. Сердце, должно быть, десяток раз пробито – но он был сидхе,и бедное его сердце билось даже пробитое. На груди у него сантиметра целой кожине осталось, он словно в кровавую рубаху был завернут.

Она вздохнула, едва ли не всхлипнула.

– Я пила вино с Нулин, а потом она ушла, а я сошла с ума.

Я с трудом удержала спокойствие, потому что Нулин входила вчисло стражниц Кела. Обвинить члена гвардии Кела в отравлении – все равно чтообвинить самого принца. Они шагу не ступали без его приказа из страха наказания.Если Андаис называть садисткой, то для Кела надо выдумывать новое слово. Ниодна из стражниц не рискнула бы вызвать его неудовольствие. Никто из них непосмел бы дать королеве яд без согласия Кела – или хотя бы уверенности, что онополучено. Неужели он смог отдать приказ прямо из темницы?

Дойл медленно выговорил раненым ртом:

– Я не чую яда.

– Твой нос на многое способен, Мрак, – с намекомсказала Андаис.

Он наклонился к ее лицу – медленно, преодолевая боль, –и понюхал воздух в дюйме над кожей.

– Колдовство, – прошептал он. Очень осторожно онлизнул ее в щеку, но ему стало больно, похоже. Он отдернулся. –Кровожадность.

Она кивнула.

– Если чары были в вине, почему Нулин нет здесь –искромсанной или кромсающей? – спросил Аматеон.

– Она воплощение весны и света. В ней неткровожадности, к которой можно воззвать, – ответила Андаис. Королевапосмотрела на меня, и трижды серые глаза были полны печали, на которую я несчитала ее способной. – Они все рассчитали. Очень умно.

Она сказала "они". Заполнила ли она логическийразрыв до Кела? Или, как всегда, нашла способ его оправдать?

– Я веками не испытывала такого упоения боем. Это такхорошо было! С каждой раной, с каждым ударом жажда крови росла. Я совсемзабыла, как потрясающе прекрасно убивать – без особой цели, не ради сведений,не ради устрашения, просто из любви к убийству. Тот, кто навел чары, отличноменя знал. – Андаис протянула ко мне окровавленную руку: – Исцели моихВоронов, а я уничтожу Нулин.

– Только Нулин... – протянула я.

– Я уничтожу ту, кто на меня покусилась. – Голос унее был тверд, но в глазах читалась тревога. Она знала, на что янамекаю. – Исцели моих Воронов, Мередит.

Она тронула меня за руку, и прикосновение отдалось по мнеэхом. Магия, помещенная в меня Богом, зазвенела огромным колоколом. Андаис этоявно ощутила, потому что уставилась на меня большими глазами.

– Что это? – прошептал Гален.

– Зов Бога, – выговорил Дойл искромсанными губами.

Голос сказал мне: "От головы и доброе, и злое". Ия поняла или решила, что поняла. Неблагие перестали рожать детей, потому чтоАндаис не могла их рожать. Наша магия слабела потому, что слабела магия Андаис.Она наша королева, наша голова.

Я взглянула в ее потрясенное лицо и сказала то, чтоприходилось говорить:

– Иди в мои объятия, тетя.

Она наклонилась ко мне почти нехотя, словно так же былазахвачена магией, как и я. Она была мне тетей, сестрой моего отца, и знала меняс самого рождения, но за все эти годы ни разу не поцеловала.

Губы ее были словно нежный плод, сочный и спелый под тонкойкожицей. Аромат спелых слив переполнил мои чувства, словно я впитывала егопрямо из воздуха или пила с ее губ. Я прижалась к ней ртом и открыла его,словно чтобы укусить спелый плод ее губ.

Ее сладость перемешалась с магией, пробудила ее, и магияжаром поднялась во мне и полилась по коже обжигающими искрами. Жар растаял вмедовой сладости губ, и мне казалось, будто летнее солнце ласкает плотную,сияющую кожицу слив, обременивших ветки деревьев. Летний зной льнул к нашейкоже, напитывал мир одуряющим ароматом плодов, таких спелых, таких тяжелых, чтошелковистая кожица вот-вот готова лопнуть, готова выставить мясистую сладостьпод ласку солнца и сонное гудение пчел, – плодов в пору совершеннойзрелости, миг абсолютного совершенства. Еще минута – и они посыплются с веток,минутой раньше – и они не будут сладчайшими плодами, когда-либо попадавшими всмертный рот.

Я очнулась в ту же секунду. Открыла глаза и увидела Андаис –будто серебряный сон. Она сияла так ярко, что по всей комнате разбежались тени.И я поняла, что тени бегут не только от нее. Моя кожа и раньше сияла порой какполная луна, но такого я никогда еще не видела. Словно из меня лился ярчайшийсвет магниевой вспышки. Пламя настолько чистое и яркое, что можно ослепнуть,если задержать на нем взгляд.

Мы с Андаис были как двойная звезда – белая и серебряная,обе ослепительно яркие. Но мне сияние смотреть не мешало, не жгло мне глаза. Еелицо словно плыло в свете, глаза закрыты. Мне пришлось чуть податься назад,чтобы увидеть ее губы, словно вырезанные из граната и оправленные в холодныйсеребряный огонь.