– Ты поклялась мне, что все, получившие доступ к моемутелу, станут моими стражами, телохранителями принцессы. Они не будут большеВоронами королевы.

– Я помню, – нахмурилась она.

– И еще ты пообещала мне, что им не смогут причинитьвред без моего согласия, как нельзя причинить без твоего позволения вред твоимстражам.

Она сильнее нахмурилась:

– Я тебе это пообещала?

– Да, тетя Андаис.

Она посмотрела на журчащий ручей.

– Эймон, ты помнишь, чтобы я это обещала?

Эймон посмотрел на меня, и по глазам я поняла, что он готовсолгать.

– Да, моя королева.

Эймон не слышал, как Андаис дала мне обещание, его тогда снами не было. Он солгал ради меня. Нет, не ради меня, ради нас всех.

Андаис вздохнула.

– Обещание королевы нерушимо. – Она выпрямилась ипосмотрела на меня. – Я преступила клятву, принцесса Мередит. Но я ещекоролева, и мы столкнулись с дилеммой.

– Поскольку обещание дано было мне, то и преступлениесовершено против меня.

– А значит, ты можешь его простить. Но я догадываюсь,что не бесплатно. – Она смотрела на меня настороженно и предостерегающе.Предостережение мне не удавалось разгадать. Она боялась, что я попрошу что-тотакое, чего ей очень не хотелось делать.

– Я кровь от твоей крови, тетя Андаис. Разве может бытьиначе?

– Так какую же плату ты просишь, племянница?

– Плату за каждого из моих людей, кому ты нанесла раны.

– То есть цену крови, – уточнила она.

– Я вправе ее просить.

Лицо у нее стало таким настороженным и непроницаемым, какмне еще не случалось видеть.

– И чьей крови ты требуешь?

– Цену крови можно заплатить другой монетой, –сказала я.

В глазах у нее мелькнуло облегчение, и она кивнула:

– Проси.

– Прощения всем стражам, говорившим о твоем мече.Позволить всем нам вооружиться, прежде чем пойти в тронный зал. И выступитьперед всем двором единой командой, пока не найдем и не казним виновных.

Она кивнула.

– Согласна.

Стражи облачились снова в свои доспехи: у некоторых бронябыла похожа на звериные шкуры или хитиновые панцири насекомых, а у других –более привычного вида металлические доспехи имели цвет, какого не бывает устали, вышедшей из людских горнов. Королева подошла к стене и дотронулась докамня. Часть стены исчезла, открыв застланное мраком отверстие. Королева сунуларуку в этот мрак и вытащила короткий меч с рукояткой из трех резных воронов,которые клювами сжимали рубин размером с мой кулак. Распростертые серебряныекрылья образовывали гарду. Имя мечу было Мортал Дред – Смертный Ужас, и этобыла одна из последних великих реликвий Неблагого Двора. Этот великий меч могпринести сидхе истинную смерть. Смертельная рана, нанесенная этим клинком, длявсех была смертельна. И еще он мог проткнуть кожу любого фейри, из какой бысубстанции ни состояла его плоть и какие бы защитные чары он ни применял.

Андаис повернулась ко мне с этим мечом, а я не испугалась –чтобы убить меня, в такой магии не было нужды. Она полюбовалась клинком, ловяим свет.

– Я все еще не в себе, Мередит. Мой разум полуодурманендействием чар. Я веками не позволяла себе так отдаться бою. Только с врагамиможно позволить себе такое.

Она подняла голову: в глазах у нее была печаль. Тяжкоезнание. Она знала, что ни одна из стражниц Кела не сделала бы такой шаг без еговедома, без его согласия. Конечно, он не передал из своей темницы: "Убейтемою мать", нет, скорее что-то вроде: "Неужели никто не избавит меняот этой жуткой женщины?" Чтобы он с чистой совестью мог отпереться, еслидойдет до разбирательств. Чтобы сказать, что подчиненные всерьез принялисказанное в сердцах. Но это была бы только игра словами, полуправда, ложьумолчанием. Взгляд королевы говорил, что полуправду она терпеть уже не в силах.

– Я опасалась за рассудок моего сына, Мередит, –сказала она едва ли не виновато. – Я разрешила одной из его стражницпосетить его и утолить вызванную Слезами Бранвэйн жажду, пока он не сошел сума.

Я просто смотрела на нее, и на лице у меня ничего неотражалось – потому что я не могла понять, что же я чувствую от такогоизвестия.

– Ты пустила к нему стражницу утолить его жажду испасти его рассудок, и в тот же самый день другая его стражница подсунула тебезаклинание, заставлявшее тебя перебить самых надежных твоих защитников...

В глазах у нее застыл испуг.

– Он мой сын.

– Знаю, – сказала я.

– Мой единственный ребенок.

– Понимаю, – кивнула я.

– Нет, не понимаешь. И не поймешь, пока у тебя не будетсвоих детей. А до того тебе лишь кажется, что ты сочувствуешь, мерещится, чтопонимаешь, мнится, что веришь.

– Ты права. У меня нет детей, и я не понимаю.

Она подняла Мортал Дред к свету: казалось, она видит нагладкой поверхности что-то недоступное мне.

– Я еще не в здравом уме. Я чувствую в себе безумие,чувствую, какой могу стать. Чувство это мне знакомо, но теперь я засомневалась,насколько моей была моя жажда крови. Уж не помогали ли ей проявиться... И можетбыть, годами.

Я не знала, что на это сказать, так что молчала. Молчаниелучше всего, когда все сказанное может прийтись слишком некстати.

– Я уничтожу Нулин и того, кто организовал покушение натебя, племянница, тоже.

– А если это один и тот же преступник?

Она бросила на меня косой взгляд:

– А что это меняет?

– Ты объявила, что, если хоть один из людей Келапопытается убить меня, пока он в заключении, его жизнь кончена.

Она закрыла глаза и приложила ко лбу холодный клинок.

– Не проси у меня жизнь моего единственного ребенка,Мередит.

– Я не просила.

Она сверкнула на меня знаменитым гневным взглядом.

– Не просила?

– Я лишь напомнила королеве ее слова.

– Никогда я тебя не любила, племянница, но и нененавидела. Я тебя возненавижу, если ты вынудишь меня убить Кела.

– Не я подталкиваю твою руку, королева Андаис, толькоон сам.

– Они могли действовать без его ведома.

По глазам было видно, что она сама этому не верит. Она ужене так была безумна, чтобы верить.

Андаис взглянула мне в глаза, и что-то мелькнуло втрехцветных радужках, где каждое серое кольцо обведено было черным, словно онанарочно их подрисовала, подчеркивая и оттеняя цвета.