Машину сильно тряхнуло на повороте, и плотный Кока завалилсяна меня, нехотя отлепился и даже не извинился. “А что, если предложить имсделку, довольно грязную, но сделку”, – вдруг бесстыже подумала я. В концеконцов, они только молодые парни. Дать всем троим – и водителю тоже, черт сним, – в обмен на свободу.

"Да это ж групповуха, душа моя! – удивился Иван. –Неужели ты способна на такие вещи?"

Способна, способна, еще как способна – эта ситуация страшиламеня гораздо меньше, чем возможность разоблачения, как оказалось. А то, чтоподобные вещи практикуются, я знала из полузабытых рассказов криминальногожурналиста Фарика.

Я была уже почти готова соблазнительно распустить язык,когда глаза старшего в зеркале заднего вида снова нашли меня: ох не простая тыдевка, так и говорили они, земляной орех разгрызть одно удовольствие, а воттебя? Черт возьми, я всегда боялась таких мужских глаз, в которых вылизываласебе шерсть страсть к клятвопреступлениям: никакой возможности договориться,они вполне могут сказать тебе “да” только для того, чтобы потом трижды сказать“нет”.

"Со мной не договориться”, – говорили глаза в зеркале.

Вся ясно. И пытаться не стоит.

Кока и Мика называли своего начальника странно – Питомза.Это имя, похожее на кличку и слишком оскорбительное для клички, гвоздем заселоу меня в голове, я просто уже ни о чем не могла думать, повторяя и повторяя егона все лады, как навязчивый мотив, – Питомза, надо же!

Мы подкатили к отделению милиции, а я так и не выработалалинии поведения. Самым безобидным в моем случае выглядело отсутствиерегистрации – формальный московский повод взять нарушителя за холку и слегкапотрепать загривок острыми боковыми резцами.

Оказалось, что я совершенно ни к чему не готова.

И больше всего я оказалась не готовой к тому, что Питомзарешил сам заняться мной, наплевав на внутримилицейские правила. Он взялстандартные бланки – я подозревала, что только для проформы, – и заперся сомной в одном из пустых ночных кабинетов.

Посадив меня перед столом, он устроился напротив, закинув настол ноги в ботинках. Некоторое время я изучала рельеф подошв, на которыйналипла строительная грязь, а Питомза приступил к формальностям, которыезаключались в выяснении моих паспортных данных и цели пребывания в квартиреСирина. Рядом с ним лежал мой пустой рюкзак, из которого милиционер извлек обекниги.

Он с ленивым любопытством перелистал их.

– Ну что, говорить будем или глазки строить? – наконецспросил он.

Ни того ни другого мне делать не хотелось, и я сочла за лучшеепромолчать.

– В молчанку играешь? Смотри, как бы это тебенастроение не подгадило на ближайшие семьдесят восемь часов.

Я никак не реагировала, продолжая изучать его подошвы.

– Не заставляй меня подозревать тебя в том, чего ты Несовершала.

– Что я должна говорить? – наконец сдалась я.

– Сначала – кто ты есть. Потом – что делала в квартире.

– Я же сказала… Меня попросили заехать за книгами.

– Это в двенадцать-то ночи? Не поздновато для визита?

– Раньше времени не было.

– Слушай, девонька, все же просто. Если ты внятнообъясняешь, кто, зачем, почему, то выходишь отсюда с чувством полногоморального удовлетворения. Мне ведь тоже лишняя головная боль не нужна. Гдехозяин, почему у тебя ключи, кто просил, что сказала? Коротко и четко, как вгестапо. Ничего сверхъестественного не требуется. Я же не прошу тебя сказать,был ли твой дедушка на оккупированной территории, – вопросы самые человеческие,правда?

– Я же сказала. – Это была пустая трата времени, ячувствовала, что дурацкий Питомза пошел на принцип, и он не успокоится, покане" выколотит из меня то, что ему нужно.

– Да ничего ты не сказала. Даже фамилию скрываешь, чтосовсем уж глупо. И настораживает, заметь. Где хозяин?

– Не знаю. Почему я должна знать?

– А раньше там бывала?

– Нет.

– А потом взяла и поехала, как раз на ночь, когдахозяина нет. Конспиратор из тебя хренов, вот что я тебе скажу, девонька. –Питомза проницательно и хищно посмотрел на меня. – И племянника зря приплела,погорячилась. Ведь нет никакого племянника, а?

Я молчала.

– А то бы ты его сразу предъявила. Адрес, имя, кличкасобаки, цвет глаз и размер ноги. Зачем тебе неприятности, правда? Тебе надо вночниках ноги задирать до головы, а не со мной здесь сидеть. Из чего делаювывод, что дело здесь гниловатое.

– Я не понимаю.

– Ты мне рога не мочи, – прикрикнул Питомза. – Что,хату хотела грабануть, да в последнюю минуту очко сыграло? А может, и правдаесть племянничек, а ты у него ключики втихаря потянула? Или у самого дяди? Какзовут?!

Я молчала, хотя больше всего мне хотелось сдать себя нетолько нынешнюю, но и прежнюю.

– Усугубляешь, усугубляешь положение.

Полусонный взгляд вшивого сержанта, или старшего сержанта, –я совершенно не разбиралась в милицейских лычках – гипнотизировал меня, ещесекунда – и я не выдержу этого напряжения. Но самым страшным было то, что ясовершенно не знала, что ему сказать.

А он, похоже, знал:

– Квартира-то уже третью неделю на сигнализации.Следовательно, хозяин в командировке или в отпуске. А тут вдруг ты…

В дверь настойчиво постучали.

Питомза нехотя оторвался от меня, открыл, о чем-то тихонькопосовещался – я услышала только приглушенное “бу-бу-бу” и легкое посвистываниев финале – и вернулся ко мне с явным сожалением в глазах.

– Ну вот что, – сказал он, – я сейчас уеду, а тыпосиди, подумай, может, и надумаешь чего в мое отсутствие.

Он препроводил меня в мрачный гроб камеры, хохотнул идобродушно напутствовал напоследок:

– Место, конечно, не курорт, но не унывай. Здесьпризнаться – милое дело. Только на себя лишнего не бери, помни золотое правило– лучше семь раз ударь, чем один раз зарежь.

…Никогда еще жизнь не казалась мне так бездарно проигранной,как сейчас, когда я сидела на деревянной, грубо сколоченной скамейке запасныхигроков. Запасных, это точно – теперь уже ничего не зависит от тебя. Весь ужасположения, в которое я попала, открылся передо мной во всей своейотталкивающей, почти старушечьей наготе.

Табак, дрянь, швах оказалось дело, ты простонизкооплачиваемая статистка. И все твои построения разрушились о грубуюреальность высоких ботинок и милицейских лычек. Я бродила в своем нынешнемположении, как в девственном лесу, – кричать было бесполезно, все равно никтоне услышит. Ничего страшного не случилось бы, если бы они отвели тебя всторонку у метро “Бабушкинская” и ласково спросили документы – отсутствиерегистрации, только и всего. Но они взяли тебя на пороге чужой квартиры спустым рюкзаком, где не было ничего: ни трамвайного билета, ни губной помады,ни замызганной косметички – ничего, что является спутниками бесцельно прогуливающегосячеловека. Ты же была стерильна, твой вещмешок это подтвердит: две книги, толькои всего. Да еще и фотография… А эта милицейская Питомза (Господи, да что же этоза странная кличка, в самом деле!!!) так просто с тебя не слезет. Наснисхождение рассчитывать не приходилось – все твои киношные афиши завалилисьнабок и рухнули, их залило дождем… Еще несколько часов назад ты казалась самойсебе крутой, неуязвимой, ты лихо выстраивала картонные сюжеты, где живые людиказались тебе персонажами. Но стоит кому-то чихнуть, стоит кому-то не заметитьправил твоей игры – и ты становишься бессильна.