Человек с биноклем, после понесенного в Ильичевском порту бесславного поражения на суше решивший примерить адмиральский мундир и попытать счастья в морской баталии, уронил бинокль за борт и упал – к сожалению, не в море, а в кокпит своего катера. Торчавший позади него пулеметчик пригнулся – наверняка раньше, чем успел хоть что-нибудь сообразить, – и это послужило лишним доказательством того, что Глеб имеет дело с опытными, хорошо обстрелянными бойцами.

Он немного сдвинул ствол, поймал в прицел круглый иллюминатор в ржавой корабельной двери, заменявшей броневой щит, и выстрелил, ни на что особенно не рассчитывая. Однако достиг цели: катер пьяно вильнул, лег на борт и пошел круто забирать вправо, наперерез одной из двух машин, что шли за ним. Глеб подумал, что, если бы убитый рулевой завалился не в правую сторону, а в левую, все было бы наоборот, но дело бы от этого нисколько не изменилось: это был как раз тот случай, когда перемена мест слагаемых никак не влияла на сумму.

Из-за непредсказуемого маневра потерявшего управление головного катера четкий наступательный порядок атакующих расстроился. Одному из катеров тоже пришлось резко отвернуть, чтобы избежать столкновения, а последний, которому ничто не мешало продолжать атаку, снизил скорость, явно не желая в одиночку приближаться к жертве, продемонстрировавшей способность так чувствительно кусаться на расстоянии. Чтобы добавить противнику информации к размышлению и хоть немного изменить баланс сил, Глеб прицелился и выстрелил по моторному отсеку отвернувшего и тем самым открывшего свою корму головного катера.

Никакого немедленного эффекта от этого выстрела не произошло, да Сиверов и не рассчитывал, что катер, как в кино, взорвется и разлетится на куски от винтовочной пули. Хотя, конечно, мог бы – просто, чтобы сделать приятное стрелку…

Краем уха он услышал, как кто-то карабкается на крышу полуприцепа, оскальзываясь на гладком горячем железе и невнятно матерясь сквозь зубы. Послышались шаги, и тут где-то совсем рядышком раздался характерный тупой, короткий металлический лязг, свидетельствующий о том, что люди в катерах не дураки и тоже знают, что мощная винтовка с оптическим прицелом – хорошая, полезная в хозяйстве вещь. Обращаться с этой полезной вещью они тоже умели, и человек, только что вскарабкавшийся на крышу «мерседеса», не пострадал исключительно потому, что катера мотало и швыряло на поднятых ими же волнах, так что снайперу было чертовски трудно взять верный прицел.

– Ляг! – не поворачивая головы, рявкнул Глеб.

Человек упал рядом с ним с прямо-таки деревянным стуком, как будто кто-то уронил бревно. Глеб вынужден был обернуться, чтобы проверить, явилось это падение результатом его окрика или более меткого выстрела с катера.

Капитан был цел и невредим и, кроме всего прочего, сжимал в кулаке пистолет Макарова, который ему как капитану дальнего плавания полагался по штату. Только серьезность сложившейся ситуации заставила Сиверова удержаться от смеха при виде этого, с позволения сказать, оборонительного оружия.

– Головы не поднимать, – предвосхищая вопросы и обвинения, резко скомандовал Глеб. – Раздать оружие команде. Над фальшбортом не высовываться, стрелять лучше всего через шпигаты, потому что эти ребятки, в отличие от твоих матросов, очень хорошо умеют пользоваться оружием. Когда подойдут поближе, открывайте огонь. Их нельзя подпускать к кораблю.

– А что будет? – спросил капитан, подползая поближе к открытому тайнику в крыше полуприцепа и заглядывая внутрь.

– Абордаж, – ответил Глеб. – По всем правилам и со всеми вытекающими последствиями. Пленные им ни к чему, добыча – тоже. Они просто загрязнят Средиземное море еще одной грудой ржавого железа, только и всего. А о нас позаботятся рыбки.

Добрейший Антон Митрофанович отпустил еще одно замысловатое, многоэтажное, совершенно непечатное выражение из тех, коими испокон веков славились русские моряки, особенно военные, и на этом дискуссия была окончена. Глеб снова припал щекой к прикладу и вплотную занялся катерами. Меткий снайперский огонь, ведущийся с большого расстояния, заставил приближавшиеся суденышки маневрировать, уклоняясь от пуль, которые безошибочно находили бреши в импровизированной броне. Если бы не это чертово железо, Глеб, пожалуй, сумел бы отразить нападение еще на дальних подступах, перещелкав, как куропаток, большую часть атакующих, а остальных заставив радикально пересмотреть свои планы.

Он слышал, как распластавшийся на крыше трейлера капитан по одному передает вниз автоматы. Название и характеристики судна, на котором трейлер предполагалось отправить в Италию, а также состав экипажа были известны заранее, поэтому тайник в крыше укомплектовали не как попало, а так, чтобы оружия хватило всем и еще кое-что осталось на всякий пожарный случай. Помимо винтовки, находившейся сейчас в руках Сиверова, это были в основном автоматы Калашникова – старые, добрые, безотказные АКМ калибра 7,62, с деревянными прикладами и смешными рожками из рыжей пластмассы, давно снятые с производства, но от этого не ставшие менее грозными, а главное, менее знакомыми русским и украинским мужикам, когда-то отслужившим срочную в рядах доблестной Советской армии. Снизу, с палубы, уже доносились одобрительные возгласы и знакомый скользящий лязг затворов: похоже, пока катера были далеко, происходящее воспринималось командой как некая веселая игра, призванная разнообразить скуку плавания по спокойному, ласковому морю.

Глебу наконец удалось отыскать на одном из катеров человека со снайперской винтовкой – его выдал отраженный окуляром прицела солнечный лучик. «Драгуновка» сухо щелкнула, как пастуший кнут, и вражеский снайпер кувыркнулся за борт вместе с винтовкой, доставив Глебу огромное удовольствие – не столько тем, что сам пошел ко дну, сколько тем, что утопил оружие, державшее Сиверова в постоянном и очень неприятном напряжении.

– Красиво, – вслух оценил это зрелище добрейший Антон Митрофанович.

Глеб оглянулся. Капитан стоял на одном колене рядом с открытым опустевшим тайником и смотрел на море в бинокль. На этот раз Сиверов не смог сдержать улыбку, потому что галстука на капитане уже не было, а в распахнутом вороте расстегнутой до середины груди форменной рубашки (Антон Митрофанович, хоть и командовал ржавым корытом, был большой аккуратист и приверженец строгой, прямо-таки военно-морской дисциплины) красноречиво отсвечивал полосатый треугольник тельняшки. Картину дополнял прислоненный к колену автомат, да и торчавшая из кармана брюк рукоятка «Макарова» не казалась лишней в этом героическом образе.

– Красиво, – повторил капитан и тяжело, протяжно вздохнул. – Только, как подумаю, что за эти художества отвечать придется… А ведь спросят!

– Ты сначала доживи до этого, – оптимистично ответил Сиверов. – А то, если будешь и дальше торчать тут, как памятник, отвечать придется старпому. И вообще, чего ты паришься? Найдем что ответить. А может, и