ее существования наиболее разумные и практичные представители рода человеческого выработали стройную, безотказную систему обращения со всем этим быдлом: «Нажми на кнопку – получишь результат». Главное – знать, куда и когда нажать; если жать правильно, вся эта копошащаяся, жрущая, размножающаяся и выделяющая все новые и новые килотонны дерьма масса станет послушно плясать под твою дудку.

Пассажир решительно прервал эти неаппетитные рассуждения. Рассуждай не рассуждай, а как оно повелось испокон веков, так и останется. И не нам это менять, да и ни к чему это – менять… Устраиваться надо уметь, а то – менять… Когда-нибудь были перемены к лучшему? А все почему? А потому, что изменить мир, как правило, стремится тот, кто оказался не в состоянии сам приспособиться к существующему порядку вещей. Червяк приспособился, а он, видите ли, не может! Ну и сидел бы себе тихонечко, сопли жевал, так нет – мир ему надо переустраивать, революции делать! Тьфу! Собственную жизнь устроить не могут, уроды, а туда же – судьбы человечества устраивать…

Высокий, стройный, широкоплечий пассажир полагал, что свою собственную жизнь он устроил наилучшим образом. Вокруг него была Италия, овеянный тысячелетней славой город-герой Рим (а мог бы, между прочим, быть какой-нибудь Мухосранск, Пропойск или вообще село Суходрищево); руку оттягивала увесистая дорожная сумка, в которой лежали вовсе не подштанники, а душу грела перспектива в очень скором времени покончить со всеми неприятными делами и зажить по-настоящему, по-человечески. Правда, галстук, давно уже ставший привычной и даже неотъемлемой деталью гардероба, сегодня почему-то немилосердно натирал шею, как будто пассажир впервые его нацепил. В связи с этим ему вдруг вспомнился его старший брат – никчемный болтун, у которого не хватило запала даже окончить институт, куда он поступил без особых усилий – что называется, с полпинка. Со второго курса этого самого института его призвали в армию и отправили исполнять интернациональный долг в Афганистан – обычное дело в те времена, через это многие прошли. Брат даже вернулся домой без единой дырки в шкуре, но по возвращении ударился в жуткую браваду а-ля Эрих Мария Ремарк – потерянное поколение и все такое прочее, – отпустил бороду, бросил учебу и подался в плотники, поскольку как-то кормиться надо было даже ему. Так вот этот придурок, которого пассажир не видел уже, дай бог памяти, лет десять или двенадцать, помнится, все порывался надеть на работу, прямо под плотницкую робу, на голое тело, старый отцовский галстук шириной в полторы ладони, чтоб прораб не слишком задавался. Смешно? Да нет, скорее глупо, как и вся его никчемная жизнь…

Основную массу прилетевших чартерным рейсом пассажиров составляли горластые, скверно одетые туристы, которые, правда, очутившись в незнакомой обстановке, малость попритихли и сбились в плотную кучу – ни дать ни взять стадо баранов у ворот загона. Сопровождающий с профессионально противным голосом кое-как упорядочил эту банду, заставил разобраться в колонну по одному и направил к пункту таможенного контроля. Поскольку стадо поперло через так называемый «красный коридор», одинокий пассажир решительно двинулся к зеленому. Все равно смешаться с толпой ему бы не удалось – слишком прилично он был одет, да и держался совсем не как турист.

Скучающий итальянский таможенник за барьером «зеленого коридора» мигом оценил спокойную уверенность его походки и строгий покрой дорогого, хоть и слегка помятого во время перелета, делового костюма. Нарочитая непринужденность, с которой пассажир нес простую дорожную сумку, явно гораздо более тяжелую, чем он старался показать, заставила таможенника слегка насторожиться. Да, русские туристы повсюду таскаются с туго набитыми баулами, в которых чего только нет. Но это, во-первых, был никакой не турист, а если даже и турист, то весьма состоятельный. Такому незачем, собираясь в дорогу, паковать в одну сумку еду, одежду, обувь и белье, уминая все это добро коленом, чтоб больше влезло. Такие люди, как этот пассажир, обычно путешествуют либо с грудой дорогих чемоданов, либо с одним только плоским кейсом, где лежат документы на очередную сделку. А то и просто с ноутбуком в чехле, который заменяет им весь остальной багаж, да с пластиковой кредитной карточкой в кармане, которая всегда поможет без труда раздобыть недостающее, будь то пара носков или шикарный автомобиль.

Словом, матерчатая черная сумка – толком и не поймешь, дорожная или спортивная, – тяжело оттягивала руку пассажира и странно дисгармонировала с его обликом лощеного европейского джентльмена, и это несоответствие, разумеется, не ускользнуло от внимания опытного итальянского таможенника. Времена настали неспокойные, и если прежде в такой вот сумке скорее всего обнаружилась бы небольшая партия красной икры, несколько десятков пар золотых часов или еще какая-нибудь мелкая контрабанда, привезенная из дикой России в цивилизованную Италию с целью заработать на подержанный автомобиль, то теперь там могло оказаться все что угодно, вплоть до заряда взрывчатки огромной разрушительной силы. Могло там, разумеется, оказаться и что-нибудь вполне невинное – обычный багаж человека, который, заработав на приличный костюм и авиабилет до Рима, еще не успел обзавестись соответствующими его теперешнему благосостоянию привычками и манерами. Но на этот случай в запасе у таможенника всегда имелась профессионально-вежливая улыбка и штампованная фраза: «Простите, синьор, вы же понимаете – служба! Добро пожаловать в Италию!»

Пограничник проверил у пассажира паспорт, шлепнул туда свой штамп и кивнул, предлагая следовать дальше. Таможенник пробежал глазами протянутую ему декларацию, в которой, как и следовало ожидать, не было указано ничего особенного, кроме суммы наличности, лишь едва-едва превышавшей необходимый минимум, установленный для въезжающих на территорию Евросоюза иностранцев. Сумку свою пассажир продолжал держать в руке, даже не подумав поставить ее на барьер, но таможенник хорошо видел ее в наклонном зеркале, установленном позади пассажира специально с этой целью.

Несмотря на работу мощных кондиционеров, в зале было душновато. Таможенник заступил на смену меньше часа назад, но уже успел изрядно вспотеть и заскучать. Ему подумалось, что, возможно, с этим русским лучше не связываться – пусть себе идет. Не мусульманин все-таки, за каким дьяволом ему может понадобиться тащить в Рим взрывчатку? Как будто здесь своей мало…

– Что-нибудь не в порядке? – обнажая в улыбке не слишком ровные, желтоватые, но крепкие, здоровые зубы, спросил пассажир.

Улыбка у него была открытая, искренняя и дружелюбная, но глаза в ней не участвовали, оставаясь холодными и колючими. Его взгляд так же дисгармонировал с улыбкой, как сумка – с дорогим костюмом. Таможенник положил на барьер декларацию, которую и впрямь разглядывал чересчур долго, и ответил пассажиру такой же, как у него, половинчатой, механической улыбкой.

– О нет,