– Должен. Да и нет у нас другого варианта. Сегодня к ночи Айзек окажется на корабле, и тогда мы сможем начать действовать. – Илен вмиг стал серьёзным. – Не знаю точно, чего наговорил им парень и как умудрился увести их в Фарленд. Среди матросов ходят разные слухи: одни говорят, что писарь мёртв, другие утверждают, будто Айзек всё рассказал Дьюхазу, третьи твердят, что Пёс и вовсе умоляет работорговца поскорее поймать второго раба, устроившего этот побег. Как бы то ни было, но Дьюхаз выглядит не на шутку взбешенным.

– Ладно, не пугай раньше времени Савьо. – Саламандр задумчиво отпил чай. – Скажи, ты достал всё, что нужно?

– Конечно, магистр. Я нашёл то, о чём вы просили.

Прошедшая ночь не принесла никаких перемен. Теперь, оказавшись в Фарленде, Пёс мог рассчитывать на то, что Савьо не грозят пытки и плен. Он мог гордиться собой, ведь ему хватило воли сопротивляться, и жестокий план Дьюхаза не заставил его выдать единственного близкого человека. Но и на это уже не было сил. С каждым мгновением Айзек всё глубже погружался в пучину безразличия, все эмоции отмерли, оставив лишь бесконечную усталость.

Приставленные к пленнику надсмотрщики сменялись каждые три часа, и каждый из них беспрестанно тормошил парня, а если и это не помогало, в ход снова шла холодная вода. Только теперь это была солёная вода из-за борта, и от неё жутко разъедало вновь располосованную спину Айзека.

Позапрошлой ночью в тюрьме, когда Пёс уже действительно готов был сдаться и мечтал лишь о том, чтобы никогда больше не возвращаться в свою полную воды камеру, в его затуманенной, с трудом соображающей голове вдруг появилась единственно разумная на тот момент мысль. Смешивая ложь с правдой, Айзек сплёл рассказ о том, что они с Савьо разругались из-за оставшихся во власти Дьюхаза рабов. Писарь хотел вернуться назад и спасти их, в то время как Пёс был категорически против – он не собирался рисковать собой ради других. Прочитав по глазам Дьюхаза, что мужчина именно такого поведения и ожидал от них, Айзек с облегчением выдохнул. Работорговец проглотил первую часть лжи, есть надежда, что он поверит и всей байке Пса. Тем более если сдобрить её некой долей полуправды. И вот тогда-то парень и сообщил своим мучителям, что Савьо оставил мальчика на попечении Айзека, а сам вернулся в Фарленд – писарь не мог больше выносить чувства вины из-за того, что бросил остальных. Естественно, что в одиночку и думать было нечего выступить против надсмотрщиков Дьюхаза, а потому Савьо должен был направиться прямиком в «Морского волка», где Айзек уже однажды нанял головорезов, чтобы они избили Чёрного Человека. Завсегдатаи таверны готовы за достойную плату идти хоть против самого короля. А деньгами Савьо был обеспечен весьма неплохо – благодаря воровским умениям Пса.

Айзек очень надеялся, что услышав признание Пса, что именно он стоит за нападением на Уника, Дьюхаз и Чёрный Человек и не подумают сомневаться во всём остальном. Раз уж раб решил признаться даже в этом, значит, он действительно сломлен и сдался. Так и вышло. На следующее же утро работорговец, вместе с большей частью наёмников, помчался в Фарленд спасать свой корабль и рабов от несуществующей угрозы. Правда, несмотря на все свои обещания, Дьюхаз вернул Пса в камеру с водой, где пленник и вынужден был провести последние часы перед отъездом. Взбешённый Уник хотел ещё на месте разобраться с нахальным рабом, но Дьюхаз накрепко запретил ему это, приказав дождаться момента, когда они снова окажутся на корабле, где им никто будет не указ.

И такой момент настал вчера вечером. Работорговец сдержал своё обещание отдать Пса в руки Уника. Чёрный Человек не поскупился на наказание, хотя и был весьма осмотрителен, нанося невыносимо болезненные, но не смертельные удары. Айзек точно знал, что мужчина мог легко прикончить его, но Уник берёг пленника для своего господина.

И вот теперь, ёжась на пронизывающем ветру на палубе, снова закованный в кандалы, прикреплённые к мачте, снова избитый и окровавленный, Айзек вдруг обнаружил, что шепчет слова давно забытой детской молитвы. Когда-то мать заставляла произносить её каждый вечер, прося заступничества у высших сил. Но с тех пор минуло столько времени, случилось столько разочарований, что Айзек предпочёл забыть оказавшуюся бессильной молитву, перестав просить о чём бы то ни было обманувших его надежды богов. И вот сейчас ему снова нестерпимо хотелось поверить в то, что он не брошен на произвол судьбы в этом бескрайнем и жестоком мире, что есть наверху могущественные некто, кто сможет приглядеть за отчаявшимся и запутавшимся парнем, кто сможет простить Псу его неверие и все богохульнические выпады, кто даст сил продержаться ещё хоть немного, поможет стерпеть всю эту боль.

Айзек поднял голову и посмотрел на рабов, которых надсмотрщики загоняли на корабль. Тощие, грязные, испуганно вжимавшие головы в плечи, дабы ненароком не привлечь к себе внимание скорых на расправу надсмотрщиков, они казались ему напрочь потерявшими человеческий облик – уже почти животными, ведомыми лишь одной целью: выжить. Пёс ощутил поднимавшееся в душе брезгливое отвращение. И вот ради спасения их он, по словам гадалки, должен был пожертвовать собственной жизнью и умереть? Такая будущность не слишком прельщала.

Впрочем, какая теперь, к тёмным духам, разница. Он всё равно умрёт – и эта смерть будет стократ мучительней милосердного удара меча одного из надсмотрщиков.

Пёс прислонил голову к мачте и стал смотреть в небо: он не хотел видеть ни несчастных, измученных лиц рабов, ни хмурых, озлобленных рож надсмотрщиков.

Кажется, он всё же умудрился заснуть, потому что внезапно обнаружил, что уже лежит на палубе. И тут же хлыст опустился на его израненную и истерзанную спину. У парня вырвался хриплый крик, и почти мгновенно среди рабов раздался ответный вопль, полный ужаса и жалости.

С трудом подняв тяжёлую голову, Айзек посмотрел туда: шестилетняя малышка во все глазёнки таращилась на него. Мать гладила дочь по голове и что-то шептала, а девочка, вцепившись в её подол, всхлипывала и дрожала всем телом. Парень мгновенно вспомнил их: как-то в трюме они оказались прикованы рядом. В ту ночь у малышки была лихорадка, она плакала и металась, мешая уснуть всем вокруг. Не помогали ни нежные уговоры матери, ни угрозы прочих рабов, ни даже отданная Айзеком вода. Девочка страдала от духоты, от жара и боли. Но сложно ожидать сочувствия и понимания от доведённых до отчаяния