Думаю, в этом уголке мира сгорела память о том, что лету свойственно кончаться.

Смерть вытаскивает из седельной сумки флягу с водой и передает мне. Молча беру ее и утоляю жажду.

Вода у нас заканчивается. Последние два колодца, мимо которых мы проезжали, пересохли, и я понятия не имею, когда мы наткнемся на следующий. Не внушает оптимизма и то, что мы только что проехали мимо лошадиного скелета, выбеленного солнцем и дочиста обглоданного падальщиками. За последние недели мы проехали много непригодных для проживания районов, но отчего-то тогда я не чувствовала себя так близко к смерти, как сейчас.

Возможно, просто потому, что уже очень давно я не видела зеленых полей и влажной земли. Такое чувство, что мы попали туда, где всё умирает.

Паника нарастает, и мне приходится напомнить себе, что ни жара, ни нехватка воды не имеют значения – я неминуемо переживу это. Но мне все равно чертовски неуютно.

Словно прочитав мои мысли, Смерть говорит:

– Нам нужно как можно скорее найти воду. Это место не для тебя, моя Лази.

Моя Лази. Сердце подпрыгивает от этой нежности. Не должно бы, после всего, что натворил всадник, но попробуй втолковать это глупому комку мышц.

Знаю, Смерть ждет, когда я поддамся эмоциям, которые испытываю к нему. Знаю, он хочет, чтобы я тоже говорила ему ласковые слова, чтобы показала, что то, что происходит между нами, – не просто слияние плоти и похоти. И знаю, что он готов ждать.

«Даже если потребуются века, даже если мы с тобой останемся последними существами на земле, клянусь: я заставлю тебя полюбить меня – разумом, телом и сердцем».

Его слова все еще отдаются эхом в моем мозгу.

И я чувствую, что это произойдет. Что это уже происходит.

Заталкиваю чувства поглубже и, чтобы отвлечься, изучаю перстень Танатоса, тот самый, сделанный из монеты мертвеца.

– Как это работает? – спрашиваю я, проводя пальцем по аверсу кругляша. – Как ты уводишь людей в загробную жизнь, если сидишь здесь, со мной, в седле?

Не знаю, почему я так долго не задавала этот вопрос, он ведь пришел мне в голову одним из первых.

– Я же говорил тебе, кисмет. Я не вполне человек. Я могу делать вещи, противоречащие человеческой природе и логике. Точно так же, как я могу освободить от плоти тысячи душ одной мыслью, я могу и вести их, сидя в седле с тобой. Как и Голод способен погубить урожаи в полях, расположенных в тысячах миль друг от друга. Как и Мор способен напустить болезнь на несколько мест – и несколько видов – одновременно. Это неотъемлемая часть того, чем мы являемся.

Несколько минут сижу молча.

– Расскажи мне обо всех людях, которых ты встречал за это время.

Его губы касаются моего виска, и я чувствую кожей, как он улыбается. Он любит мои вопросы, и думаю, ему также нравится отвечать на них. До тех пор, пока он не захватил меня, поговорить он мог только с собой.

– На это уйдет целая жизнь, а то и не одна, Лазария, – мягко говорит он. – Полагаю, тебе нужен ответ покороче.

Он так буквален.

– Расскажи о самых ярких личностях, ты ведь встречал всех, верно? Джорджа Вашингтона, Клеопатру и Марка Антония, Чингисхана…

Я могу продолжать.

– На один миг, и только.

– Ну и каково это? Какие они?

– Души меняются, отделяясь от плоти. Тебя они интересуют как люди, а я не могу дать тебе того, чего нет в ваших собственных хрониках, хотя могу сказать вот что: Джордж Вашингтон пребывал в мире, когда я пришел за ним; Марк Антоний и Клеопатра оплакивали оставленные позади жизни; а Чингисхан испытывал мрачное удовлетворение своим концом. А те, с кем мы столкнулись тогда… – он машет рукой, указывая куда-то назад, – …большинство из них были шокированы. Никак не могли осознать тот факт, что они мертвы.

Я поражена – ну еще бы, узнать мысли умерших. И сразу думаю о собственной семье. Как и всегда, меня накрывает горе. Но это подарок, хотя и странного рода, – услышать, что их личности сохраняются даже после смерти.

– Значит, – говорю я, – мои братья и сестры, и мама, и племянники с племянницами…

– Они были озадачены, потому что смерть наступила без предупреждения и без боли. Но потом пришел покой.

Подавляю внезапный прилив эмоций.

– А каково это – забирать души? – Увожу я разговор от своей семьи.

Смерть несколько секунд молчит, и я слышу только стук лошадиных копыт.

– Я моргаю – и проходят века, – говорит он наконец. – Человек, которого я забрал секунду назад, рассыпался в пыль. Дороги города, который только что посетил, стали иными и ведут не туда. Снова и снова поворачивается колесо времени, так быстро, что даже я не могу почувствовать это.

– Даже сейчас?

Следует еще одна долгая пауза.

– Нет, – признает он. – Став почти человеком, я воспринимаю время совсем по-другому. – Он вновь умолкает, потом добавляет: – Раньше я это ненавидел. Каждая минута растягивалась в вечность, и единственным, что нарушало монотонность существования, был цокот копыт моего жеребца. Думаю, я мог сойти с ума. Но потом, – рука его находит край моей рубахи, пальцы гладят кожу под ней, – …все изменилось, когда я нашел тебя. Теперь я безумно, до смешного благодарен, когда солнце не торопится садиться или вставать. Я наслаждаюсь этим, как наслаждаюсь твоей кожей, кисмет. Каждая затянувшаяся минута – это минута, проведенная с тобой, и я не могу представить, что когда-нибудь все может вернуться к прежнему.

У меня перехватывает горло. Никто и никогда не говорил со мной так, словно мир вращается лишь потому, что в нем есть я, и это лишает дыхания. Меня даже не очень волнует, что Смерть чувствует эту реакцию. Ох, как все было бы проще, если бы Танатос не был в ответе за мое горе.

Крепко сжимаю губы, и хотя мысли скачут галопом, я не говорю ничего, и мы двое продолжаем ехать в напряженном молчании.

Глава 59

10-я автострада, Юго-Восточная Калифорния

Сентябрь, год Всадников двадцать седьмой

Вскоре после въезда в Калифорнию мы все-таки находим воду. Сердце стучит сильнее, когда я осознаю, что мы почти достигли западной границы Соединенных Штатов. Я сейчас дальше от дома, чем могла когда-либо представить, и куда ближе к тому, чтобы вновь увидеть своего сына.

Но мы также куда ближе и к концу света, а в этой части страны живет много, много людей. Недавно меня возмущали бескрайние бесплодные