– Ты уже показал мне все остальные свои силы, – я стискиваю его руку. – Покажи и эту.

– Это проклятая, нечестивая сила. – Смерть повышает голос и отнимает у меня руку.

– А другие нет? – вызывающе бросаю я.

Я видела, как он убивал целые города, рушил здания, выращивал растения, менял погоду и поднимал мертвых.

– Нет.

– Ты ошибаешься, – пылко говорю я. – Эта твоя сила – чудо.

На скулах его ходят желваки.

– Думаешь, что понимаешь мои силы лучше меня? – столь же жарко спрашивает Смерть. – Думаешь, я так ослеплен своей целью, что не вижу правду такой, какая она есть? – Ноздри его раздуваются. – Есть причина, по которой жизнь начинается с рождения, а не с воскрешения. Это не чудо!

Я не верю ему. Я действительно думаю, что он ослеплен своей целью.

– Пожалуйста, – пытаюсь я, уже понимая, что все бесполезно. Тот, кто не пощадил ни одного города, определенно не воскресит никого из мертвых.

Чувствую, как надежды разбиваются вдребезги, но я этого так не оставлю, нет.

Долгую секунду всадник смотрит на меня.

– Хорошо, – рычит он.

Открываю рот, готовясь спорить…

Хорошо?

Значит, он собирается это сделать?

– Серьезно? – вырывается у меня хриплый шепот.

Таким разгневанным Смерть я еще не видела. Разгневанным, но решительным.

– Я покажу тебе всю тщетность того, о чем ты просишь, – мрачно говорит он.

Закрываю рот. Сердце неистово колотится, и мне как-то не по себе.

Он собирается это сделать.

– Кого ты хочешь чтобы я вернул? – требовательно спрашивает он с тем же сердитым блеском в глазах.

Я облизываю разом пересохшие губы. Выбор так велик – друзья, соседи, мои биологические родители, мои братья и сестры.

Но в конце концов я выбираю ту, что спасла меня. Теперь мой черед спасти ее.

– Джилл Гомон, мою маму.

Глава 62

Смерть стискивает зубы, резко разворачивается и идет прочь от меня. Сухой кустарник хрустит под его сапогами. Смотрю ему вслед, гадая, не решил ли он все-таки отказаться от своего же предложения.

– Ты идешь или нет? – бросает всадник через плечо.

О!

Спешу за ним, с каждым шагом чувствуя все бо2льшую и бо2льшую неуверенность. Там ничего нет, только мили и мили пустынной растительности да одиноких холмов. Озираюсь по сторонам, но повсюду одно и то же.

Танатос останавливается и протягивает руку ладонью к земле. Он все еще выглядит рассерженным, и это меня нервирует. Встаю рядом с ним, не зная, что сейчас будет.

А потом я чувствую.

Кожа покрывается мурашками под порывом холодного ветра, всколыхнувшего ближайшие кусты. Почва у наших ног начинает приподниматься, образуя холмик длиной в рост человека. Песок осыпается, и волоски на моих руках встают дыбом, когда сама земля обретает форму тела. Бедра, ноги, плечи, грудь, пальцы, лицо.

Лицо.

Едва успевая понять, что женщина обнажена, – мне это неважно – я падаю рядом с ней на колени, громко всхлипывая. Не могу оторвать взгляд от ее лица, лица моей мамы. Я ведь была уверена, что никогда уже его не увижу.

Миг она просто лежит, не двигаясь.

Смерть смотрит на меня, мрачно поджав губы.

А потом…

Грудь моей мамы приподнимается, как будто она глубоко вдыхает, веки трепещут и открываются.

– Мамочка. – Мой голос срывается, и я помогаю ей сесть. Последние песчинки соскальзывают с ее тела.

Наверное, нужно было дать ей хотя бы секундочку, но просто увидев, как моргают ее глаза, как она шевелится, увидев ее живой, я не могу не сделать того, о чем мечтала с тех пор, как потеряла ее.

Я крепко обнимаю маму.

– Я люблю тебя, – шепчу я, с трудом выдавливая слова, потому что плачу. – Без тебя мне было так одиноко. Я совсем потерялась.

Да, потерялась. Я крепилась, я старалась быть сильной, но сейчас все рушится; я просто ребенок, которому нужна мама.

Чувствую легкое, почти растерянное прикосновение ее пальцев к моей руке. А потом возле самого моего уха раздается вой. От этого звука волосы у меня на затылке встают дыбом.

Потом вой переходит в тихое поскуливание.

– Ч-что это? – шепчет она.

Я чуть-чуть отстраняюсь и вижу, как она испуганно разглядывает собственные руки.

Из ее горла вновь вырывается тонкий вой.

– Что происходит? Почему я здесь?

Она тянется к своим волосам, запускает в них пальцы – и с силой дергает, словно желая вырвать.

– Мамочка. – Я бросаю на Смерть отчаянный взгляд, но он неподвижно стоит в стороне. – Мама, – повторяю, и ловлю ее руки, и крепко сжимаю их. – Это я, твоя дочь.

И бросаю Танатосу:

– Ты не мог бы принести одеяло?

Не отвечая, он поворачивается и идет к коню.

Испуганные дикие глаза мамы останавливаются на мне, и она задыхается.

– Лазария.

Прикусываю губу, не давая вырваться очередному всхлипу, и киваю, а слезы сами собой бегут по моим щекам.

– Что происходит?..

Слова превращаются в очередной стон, взгляд мамы становится рассеянным. Она крепко зажмуривается, трясет головой и начинает раскачиваться взад и вперед, взад и вперед.

– Мама… мамочка… – Пытаюсь не паниковать, но тревога нарастает. Она выглядит такой… несчастной. – Все хорошо, я здесь.

Слова душат меня, и я вновь заставляю себя собраться с силами.

За спиной снова хрустят сухие стебли – к нам идет Смерть.

Он молча останавливается рядом, протягивая мне одеяло.

– Спасибо, – бормочу я, встряхиваю его, набрасываю на плечи мамы, закутываю ее.

Она словно не замечает. Она продолжает раскачиваться, и взгляд у нее затравленный. Потом она закрывает лицо руками и плачет.

Сердце разрывается, когда я смотрю на нее. Я в ужасе и чувствую себя совершенно беспомощной.

Оглядываюсь на Смерть:

– Почему она так делает?

Знаю, в моем голосе звучит паника.

– Я уже говорил тебе почему. – Смерть напряжен, и глаза его суровы. – Твоя мать уже не принадлежит этому миру, ей здесь не место. Она это знает. Я это знаю. И только ты, Лазария, не можешь смириться с тем, что мертвые не хотят возвращаться к жизни.

Слова его – как удар кинжалом.

Поворачиваюсь к маме, кладу руку на ее спину.

– Мама, мамочка, – повторяю. – Ты жива.

– Нет, – стонет она снова, мотая головой и закрывая глаза, словно пытаясь отгородиться от правды.

Ошеломленно смотрю на нее, и что-то болезненно скручивается в животе.

– Смерть вернул тебя. Он забрал твою жизнь нечестно.

Она начинает смеяться, и я думаю, что она совсем спятила, но потом мама открывает глаза и пристально смотрит на меня.

– Лазария Гомон, любимая моя дочь, как тебе не стыдно!

Сперва я никак не реагирую на ее слова, просто не могу. Я снова потерянный смущенный