…надеюсь, ты составишь компанию на открытии выстаки моихработ, которое пройдёт 15 апреля в художественной галерее «Скотто» в г.Сарасотта, штат Флорида, с семи до десяти вечера. На твоё имя заказан билетпервого класса на рейс 22 «Эйр Франс». Вылет из Парижа 15-го в 8:25 утра,прибытие в Нью-Йорк в 10:15 утра. Тебе так же заказан билет на рейс 496«Дельты». Время вылета из аэропорта им. Кеннеди в 13:20, прибытие в Сарасоту в16:30. Лимузин будет ждать тебя в аэропорту и доставит в отель «Ритц-Карлтон»,где за тобой зарезервирован номер 15 по 17 апреля.

Под последней строчкой была ещё одна стрелка. Я озадаченнопосмотрел на Уайрмана. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, но язаметил пульсирующую на правом виске жилку. Позже я услышал от него: «Я знал,что ставлю на кон нашу дружбу, но кто-то должен был что-то сделать, и к томумоменту мне стало ясно, что ты не собираешься ударить пальцем о палец».

Я перевернул страницу брошюры. Ещё две репродукции. «Закат сраковиной» слева и рисунок моего почтового ящика, без названия, справа. Оченьранний рисунок, сделанный цветными карандашами «Винус», но мне понравилсяцветок, растущий около деревянного столба (ярко-жёлтый, с чёрным «глазом» поцентру), и вообще на репродукции рисунок выглядел очень неплохо, словно егонарисовал человек, который знал это дело. Или собирался узнать.

Текст под рисунком был коротким:

Если ты не сможешь приехать, я, безусловно, пойму (Париж —не ближний свет), но очень надеюсь, что ты приедешь.

Я сердился, но дураком-то не был. Выставка требовалаподготовки. Вероятно, Уайрман решил, что это его работа.

«Илзе, — подумал я. — В этом ему наверняка помогала Илзе».

Я ожидал увидеть ещё одну репродукцию на задней сторонеобложки, но ошибся. Увидел другое, и сердце защемило от удивления и любви.Отношения с Мелиндой давались мне с трудом, отнимали много сил, но любил я еёничуть не меньше Илзе, и мои чувства предельно ясно иллюстрировала чёрно-белаяфотография, с линией сгиба посередине и двумя обтрёпанными углами. И фотографияимела право выглядеть старой, потому что Мелинде, которая стояла рядом со мной,было годика четыре. То есть сфотографировали нас восемнадцатью годами раньше. Онабыла в джинсах, ковбойских сапожках, рубашке с длинными рукавами и соломеннойшляпе. Мы только что вернулись из «Плизант-Хилл-фармс» в Техасе, где она иногдакаталась на пони которого звали… Сахарок? Я подумал, что да. В любом случае, мыстояли на дорожке у нашего первого маленького дома в Бруклин-парк, я — влинялых джинсах, белой футболке с короткими, закатанными на плечи рукавами, сзачёсанными назад волосами, бутылкой пива «Грейн белт» в руке и улыбкой налице. Линии одну руку сунула в карман джинсов, снизу вверх смотрела на меня, иотчитавшейся на её лице любви (такой сильной любви!) у меня сжалось горло. Яулыбнулся, как улыбаются в отчаянной попытке сдержать слёзы. Под фотографиейбыло написано:

Если ты хочешь угнать, кто ещё приедет, можешь позвонить мне— 941-555-6166, или Джерому Уайрману — 941-555-8191, или маме. Она, междупрочим, прилетит вместе с моим минесотскими гостями и встретит тебя в отеле.

Надеюсь, ты приедешь… в любом случае люблю тебя, моямаленькая Пони…

Папуля.

Я закрыл брошюру, которая была и письмом, и приглашением навыставку, какое-то время молча смотрел на неё. Боялся заговорить.

— Разумеется, это всего лишь макет… — Голос Уайрмана звучалнеуверенно. Другими словами, говорил он в несвойственной ему манере. — Если тыпротив, я его выброшу и начну снова. Никаких проблем.

— Ты получил эту фотографию не от Илзе. — Я решилсяопробовать голосовые связки.

— Нет, мучачо. Пэм нашла её в одном из старых фотоальбомов.

И сразу всё стало ясно.

— И сколько раз ты с ней беседовал, Джером? Уайрманпоморщился.

— Неприятно, конечно, но, пожалуй, ты имеешь право. Думаю,раз шесть. Начал с рассказа, что ты попал здесь в сложную ситуацию, завязал насебя многих людей…

— Какого хера! — обиженно воскликнул я.

— Людей, которые возлагают на тебя большие надежды, доверяюттебе, не говоря уже о деньгах…

— Я без труда возмещу галерее «Скотто» все деньги,потраченные на…

— Заткнись, — оборвал меня Уайрман, и никогда ещё он неговорил со мной таким неприветливым тоном. Да и такого ледяного взгляда у негоя никогда не видел. — Ты же не говнюк, мучачо, вот и веди себя соответственно.Ты можешь оплатить их доверие? Можешь оплатить потерю репутации, если великийновый художник, которого они обещали представить потенциальным покупателям, непоявится ни на лекции, ни на выставке?

— Знаешь, Уайрман, на выставку я могу прийти, а вот этачёртова лекция…

— Они этого не знают! — прокричал он. Чего там, взревел. Иголос у него был для этого подходящий — голос, от которого в зале судебныхзаседаний зазвенело бы в ушах. Элизабет этого не заметила, но сыщики серойлентой поднялись с кромки воды. — У них уже появилась забавная такая мысль,что, возможно, пятнадцатого апреля никакой выставки и не будет, что ты заберёшьсвои картины, и они останутся с пустыми залами в самый прибыльный периодтуристического сезона, на который у них обычно приходится треть годовой выручки.

— У них нет оснований так думать, — пролепетал я, но моёлицо горело, как раскалённый кирпич.

— Нет? А как бы ты воспринял подобное поведение в своейпрошлой жизни, амиго? К каким бы пришёл выводам, если бы поставщик, у котороготы заказал цемент, не привёз бы его вовремя? Или субподрядчик, ведающийустановкой сантехники в новом банковском здании, не приступил к работе воговорённый контрактом день? Ты бы чувствовал себя уверенно, имея дело с такимилюдьми? Ты бы поверил их оправданиям?

Я молчал.

— Дарио посылает тебе электронные письма с конкретнымивопросами, касающимися организации выставки, но ответов не получает. Он идругие звонят по телефону и слышат квёлое: «Я об этом подумаю». Они бызанервничали, даже если бы имели дело с Джейми Уайетом или Дейлом Чихули,[122]но ты — не первый и не второй. Если на то пошло, ты — человек с улицы. Поэтомуони звонят мне, и я делаю всё, что могу… в конце концов, я — твой грёбаныйагент… но я же не художник, как по большому счёту и они. Мы — таксисты, которыепытаются принять роды.

— Я понимаю.

— А я — нет! — Он вздохнул. Тяжело вздохнул. — Ты говоришь,что с лекцией у тебя всего лишь сценический мандраж, и ты собираешься прийти навыставку. Я знаю, отчасти ты в это веришь, но, амиго, должен сказать, есть втебе и другая часть, которая не имеет ни малейшего желания появляться в галерее«Скотто» пятнадцатого апреля.