— Спелись, не правда ли? — В голосе слышалась радость. —Ради тебя. Только ты должен кое-что сделать.

— Что?

— Ты должен позвонить девочкам, они просто с ума сходят.Особенно Илзе. Хорошо?

— Хорошо. И вот что, Пэм…

— Что, дорогой?

Я уверен, что последнее слово она произнесла автоматически,не думая, как оно будет воспринято. Хотя… пожалуй, она испытала то же самое,когда ласкательное имя прилетело к ней из Флориды, и ласки в нём с каждой милейстановилось всё меньше.

— Спасибо.

— Всегда рада помочь.

Мы попрощались и закончили разговор без четвертиодиннадцать. В ту зиму время бежало особенно быстро вечерами, которые япроводил в «Розовой малышке» (стоя у мольберта, удивляясь, с какой скоростьюблёкнут на западе закатные цвета), а медленнее всего — в это утро, когда я нестал более откладывать на потом и другие телефонные звонки. Я набирал номераодин за другим, будто глотал прописанные таблетки.

Взглянув на лежащую на коленях трубку радиотелефона, япробурчал: «Чёрт бы тебя побрал», — и начал набирать следующий номер.

— Галерея «Скотто», это Элис. — Весёлый голос, к которому яуже привык за последние десять дней.

— Привет, Элис. Эдгар Фримантл.

— Да, Эдгар? — Весёлость сменилась осторожностью. Слышалисьли нотки осторожности в её голосе раньше? Я их игнорировал?

— Если у вас есть пара минут, я бы хотел поговорить о том, вкаком порядке мы будем показывать слайды на лекции.

— Да, Эдгар, давайте поговорим. — Я буквально услышал вздохоблегчения. И почувствовал себя героем. Разумеется, почувствовал и мерзавцем.

— Блокнот у вас под рукой?

— Будьте уверены.

— Хорошо. В принципе хотелось бы показывать их вхронологическом порядке…

— Но я не знаю хронологии. Я пыталась сказать вам…

— Понимаю, и сейчас хочу продиктовать вам весь список. Но,Элис, первый слайд выбьется из хронологического ряда. Начнём мы с «Роз,растущих из ракушек». Записали?

— «Розы, растущие из ракушек», записала. — Второй раз посленашей встречи я слышал в голосе Элис неподдельную радость.

— Теперь карандашные рисунки… — Мы проговорили следующиеполчаса.

— Oui, allo?[124]

Я молчал. Французский сбил меня с мысли. Тот факт, чтотрубку снял молодой мужчина, потряс ещё сильнее.

— Alio, alio? — Нотки нетерпения. — Qui est al'appareil?[125]

— М-м-м, может, я ошибся номером. — Я чувствовал себя непросто говнюком, но моноязычным американским говнюком. — Я хотел поговорить сМелиндой Фримантл.

— D'accord,[126] вы набрали правильный номер, — потом, ужене в трубку: — Мелинда! C'est ton papa, je crois, cherie.[127]

Трубка со стуком куда-то легла. Перед моим мысленным взоромтут же возник образ (очень чёткий, очень политически некорректный и скореевсего навеянный упоминанием Пэм книжек-картинок, которые я когда-то рисовал длямаленькой больной девочки): большой говорящий скунс в берете, мсье Пепе ле Пю,расхаживает по pension (если именно этим словом обозначается маленькаяоднокомнатная квартира в Париже) моей дочери, а над его белополосой спинойподнимаются волнистые линии свойственного ему аромата.

Потом трубку взяла Мелинда, похоже, необычайновзволнованная, чего с ней никогда не случалось.

— Папа? Папуля? У тебя всё в порядке?

— Всё отлично, — ответил я. — Это твой сосед по комнате? — Яшутил, но по не свойственному ей молчанию понял, что, сам того не желая, попалв десятку. — Впрочем, не важно, Линии. Я просто…

— …подтруниваешь надо мной, так? — Я не мог сказать, то лией весело, то ли она начинает злиться. Связь, конечно, была хорошая, но ненастолько, чтобы улавливать все интонации. — Если на то пошло, да.

Подтекст сомнений не вызывал, прозвучал ясно и чётко:«Собираешься закатить мне скандал?» Но у меня и в мыслях такого не было.

— Я рад, что у тебя появился друг. У него есть берет?

К моему безмерному облегчению, Линии рассмеялась. С ней яникогда не знал наперёд, какая шутка сработает: чувство юмора у неё было такимже непредсказуемым, как и вторая половина апрельского дня.

— Рик! — позвалаона. — Mon pара… — дальше я не разобрал,потом услышал: —…si tu portes un beret?[128]

До меня донёсся далёкий мужской смех. «Ох, Эдгар, — подумаля. — Даже из-за океана ты уже ведёшь их под венец, реrе fou[129]».

— Папуля, у тебя всё хорошо?

— Отлично. Как твоя стрептококковая инфекция?

— Думаю, я иду на поправку.

— Я только что говорил по телефону с твоей матерью. Тыполучишь официальное приглашение на эту выставку. Она говорит, что ты приедешь,и я страшно волнуюсь.

— Ты волнуешься? Мама прислала мне несколько фотографий, и яжду не дождусь этой выставки. Где ты научился так рисовать?

Сегодня это был самый популярный вопрос.

— Здесь.

— Картины потрясающие. Остальные такие же хорошие?

— Приезжай, и всё увидишь сама.

— Рик может приехать?

— У него есть паспорт?

— Да…

— Он даст обещание не смеяться над твоим отцом?

— К старшим он относится очень уважительно.

— Тогда, разумеется, он может приехать, при условии, что наавиарейсы проданы не все билеты, и вы согласны спать в одном номере… но,полагаю, это как раз не проблема.

Она завизжала так громко, что заболело ухо, но трубку яотдёргивать не стал. Давно уже я не слышал, чтобы Линии Фримантл такреагировала на мои слова или дела.