— Я не могу сказать тебе, о чём говорить, но могу датьчто-то вроде этого. — Он поднял брошюру-приглашение. — Я могу дать тебепримерный план.

— Этим ты мне очень поможешь.

— Правда? Тогда слушай. Я слушал.

— Алло?

Я сидел на диване во «флоридской комнате». Сердце гулкобилось. Это был один из тех звонков (каждому в жизни выпадает таких хотьнесколько), когда ты надеешься, что трубку снимут, чтобы с этим наконец-то покончить,и надеешься, что не снимут, и у тебя появится возможность оттянуть этот трудныйи, возможно, болезненный разговор.

Выпал вариант номер один: Пэм ответила после первого гудка.И мне оставалось лишь уповать на то, что на этот раз всё пройдёт лучше, чем впрошлый. И в позапрошлый тоже.

— Пэм, это Эдгар.

— Привет, Эдгар, — осторожно поздоровалась она. — Как ты?

— Я… нормально. Хорошо. Я тут поговорил с моим другомУайрманом. Он показал мне приглашение, к которому вы приложили руку.

«К которому вы приложили руку». Прозвучало неприязненно. Снамёком на заговор. Но как иначе я мог выразиться?

— Да? — Её голос не выдавал никаких чувств.

Я глубоко вдохнул и бросился в омут. «Бог ненавидит труса»,— говорит Уайрман. Среди прочего.

— Я звоню, чтобы поблагодарить. Я вёл себя, как болван. Вытак вовремя пришли на помощь.

Молчание затягивалось, и я успел подумать, а не положила лиона в какой-то момент трубку. Потом услышал:

— Я всё ещё здесь, Эдди… просто пытаюсь прийти в себя. Не могувспомнить, когда ты в последний раз извинялся передо мной.

Я извинился? Ну… не важно. Может, почти что.

— Тогда я извиняюсь и за это.

— Я сама должна перед тобой извиниться. Так что, считай, мыквиты.

— Ты? За что ты должна извиниться?

— Звонил Том Райли. Позавчера. Он вновь принимает лекарства.И собирается, цитирую, «снова кое с кем увидеться»… насколько я понимаю, речьшла о психотерапевте. Он звонил, чтобы поблагодарить меня за то, что я спаслаему жизнь. Тебе кто-нибудь звонил по такому поводу?

— Нет. — Хотя недавно мне позвонили, чтобы поблагодарить заспасение зрения, так что я в какой-то степени понимал, о чём она говорит.

— Это было нечто. «Если бы не ты, я бы уже умер». Его слова.И я не могла сказать ему, кого он должен благодарить, потому что это прозвучалобы дико.

У меня создалось ощущение, будто внезапно расстегнулся тугойремень. Иногда всё разрешается как нельзя лучше. Иногда именно так и выходит.

— Это хорошо. Пэм.

— Я разговаривала с Илзе насчёт твоей выставки.

— Да, я…

— И с Илли, и с Лин, но когда беседовала с Илзе, я перевеларазговор на Тома, и могу точно сказать, она ничего не знает о том, чтопроизошло между нами. В этом я тоже ошиблась. Да ещё показала не лучшую своюсторону.

Тут я осознал, что она плачет.

— Пэм, послушай…

— После того как ты оставил меня, я показала несколько нелучших своих сторон нескольким людям.

«Я тебя не оставлял! — едва не выкрикнул я. Почти чтовыкрикнул. На лбу выступил пот — столько сил ушло на то, чтобы сдержаться. — Ятебя не оставлял. Это ты потребовала развод, плешивая рвань!»

Сказал другое:

— Пэм, хватит об этом.

— Мне было трудно поверить тебе, даже после того, как тыупомянул о новом телевизоре и о Пушистике.

Я уже собирался спросить, кто такой Пушистик, потомвспомнил: кот.

— У меня всё налаживается, — продолжала Пэм. — Снова началаходить в церковь. Можешь себе такое представить? И к психотерапевту. Вижусь сней раз в неделю. — Пэм помолчала, потом её прорвало: — Она хороший специалист.Говорит, что человек не может закрыть дверь в прошлое, ему по силам лишь внестикое-какие поправки и жить дальше. Я это понимаю, но не знаю, как мне начатьвносить поправки в наши с тобой отношения, Эдди.

— Пэм, ты мне ничего не…

— По словам моего психотерапевта, дело не в том, что тыдумаешь. Главное, что думаю я.

— Понимаю.

Говорила она прямо-таки как прежняя Пэм, так что, наверное,действительно нашла хорошего психотерапевта.

— А потом позвонил твой друг Уайрман и сказал, что тебенужна помощь… и прислал мне эти снимки. Мне не терпится увидеть их вживую.Конечно, я знала, что у тебя есть талант, потому что ты рисовал те мапенькиекнижки в картинках для Лин, в тот год, когда она так тяжело болела…

— Я рисовал? — Я помнил тот год, когда одна болезньследовала у Лин за другой, пока всё не вылилось в жуткий понос, вызванный,возможно, передозировкой антибиотиков. Тогда её даже пришлось на неделюотправить в больницу. Той весной Лин похудела на десять фунтов. И если бы нелетние каникулы (и её блестящий ум), она бы осталась на второй год во второмклассе. Но я не мог вспомнить, чтобы рисовал какие-то книжки-картинки.

— Рыбка Фредди? Краб Карла? Дональд Пугливый Олень? НаДональда Пугливого Оленя память вроде бы отреагировала, в её глубинах что-тошевельнулось, но не более того.

— Не помню, — ответил я.

Анжел ещё говорил, что тебе стоит попытаться ихопубликовать, ты разве не помнишь? Но эти картины… Господи. Ты знал, чтоспособен на такое?

— Нет. Я начал подумывать, что, возможно, стоит занятьсяживописью, когда жил в нашем коттедже на озере Фален, но не представлял себе,как далеко всё может зайти. — Я вспомнил «Смотрящего на запад Уайрмана», КэндиБрауна без носа и рта, и подумал, что только что сделал признание века.

— Эдди, ты позволишь мне сделать остальные приглашения потому же образцу, что и первое? Они получатся индивидуальными и довольносимпатичными.

— Па… — Опять чуть не вырвалось: «Панда». — Пэм, я не могупросить тебя об этом.

— Я хочу.

— Да? Тогда ладно.

— Я сделаю макеты и по электронной почте отправлю мистеруУайрману. Ты сможешь их просмотреть, прежде чем он начнёт печатать. Он —прелесть, твой мистер Уайрман.

— Да. Точно. Вы двое действительно спелись за моей спиной.