Если в супермаркете кто-то станет апеллировать к праву всех граждан на равный доступ ко всем благам, чтобы оправдать воровство товара, то это неизбежно приведет к искажению рыночного испытания. Если на почте ктскго начнет ссылаться на покупательскую способность клиентов, то это поставит под сомнение значение почтовой службы как общественной услуги, предоставляемой населению. Разрешить подобный конфликт можно только в рамках одного общего испытания. Сделать это можно двумя способами: либо изменить ситуацию коренным образом, обратив ее в другую природу при помощи критики (так называемое «население», так называемые «граждане» являются на самом деле лишь отдельными заинтересованными клиентами; или так называемые «клиенты» являются на самом деле гражданами, имеющими равное право на общественные услуги); либо устранить несущественные элементы, на которые опиралось разоблачение, и укрепить испытание в исходном мире. Разоблачение может, действительно, использоваться для того, чтобы устранить беспокоящие объекты чуждой природы и восстановить исходное испытание на условиях, обеспечивающих согласие в суждениях.

Более или менее эксплицитный характер критики зависит от степени развития спора. Если спор является ограниченным, разоблачения могут не проясняться до конца и не проявляться как таковые. В таком случае люди, вовлеченные в спор, стараются не апеллировать к принципам справедливости. Например, испытания можно избежать при помощи иронии, гиперболы или литоты. Подобные приемы, основанные на перевороте, преувеличении или преуменьшении положений величия людей и вещей, дискредитируют принцип оценки, определяющий данную ситуацию, и открывают возможность для обращения к альтернативным формам величия. Схожим образом дело обстоит и в случае самоунижения и «проявлений скромности» (противоестественный компромисс между величием в мире вдохновения и величием в мире репутации, выявить который можно только через критику «показного смирения»). Такие формы поведения намечают критику. В самом деле, обесценивание, принижение самого себя заключается в приписывании себе признаков, которые с точки зрения тех или иных принципов величия являются простыми. Эта операция предполагает критику признаков величия, которых ты лишен, например известности и богатства1. Действительно, при естественном положении дел никто не будет хвалиться тем, что он прост. Никто не может без риска для собственного достоинства ссылаться на недостатки, которые принижают его в данном мире. Восхваление недостатков обязательно предполагает, таким образом, опору на другой, альтернативный принцип величия. Когда «переоценка ценностей» (Nietzche, 1971, р. 234) остается имплицитной, мы имеем дело с тем, что Ницше изобличал как «ressentiment», или озлобленность, злопамятность, воображаемая месть.

Однако само нежелание человека полностью отдаваться ситуации, действовать в ней со всей естественностью и участвовать в ней вместе с другими людьми, само стремление рассматривать ее со стороны, с позиции чужака, уже свидетельствует о критике в действии (к этой категории относятся, в частности, поступки в мире вдохновения). Вскрывая фальшь ситуации, подобное поведение смущает, беспокоит. Например, вечеринка среди коллег, прощальный фуршет при уходе с работы требуют от участников изменения своего состояния и перехода от научно-технического порядка величия к патриархальному. Это переключение не всегда дается легко, особенно если оно осуществляется непосредственно на рабочем месте. Некоторые отказываются пить спиртное, шутить или танцевать и отходят в сторону, чтобы поговорить о работе, или следят со стороны за всем происходящим с отсутствующим видом вдохновенного безумца.

Противоестественность сложного устройства

Поскольку критика опирается на присутствие людей и вещей другого мира, возможность обращения к ней зависит от того, как была устроена ситуация. Особенно расположены к критике так называемые неясные, нечеткие ситуации, имеющие сложное устройство. В таких ситуациях в распоряжении людей оказываются вещи, относящиеся к различным мирам. Чтобы вовлечь их в испытание, люди должны выбрать среди всего множества ресурсов, данных ситуацией, определенные объекты и попытаться связать их между собой так, чтобы достичь связности ситуации и воспрепятствовать ее расколу. Но при наличии объектов различной природы в равной степени возможно создание нескольких различных композиций (assemblages), что вносит неуверенность по поводу природы данного испытания и, в частности, по поводу состояния, в котором пребывают люди. Каждый из участников выглядит подозрительно: в нем есть что-то неясное, неопределенное, и его вовлеченность в несколько миров различной природы может быть в любой момент разоблачена. Допустим, что создается официальная комиссия по оценке проектов и что лишь небольшое число из них будет отобрано. Диспозитив содержит элементы гражданской природы (действие происходит в министерстве), инструменты измерения, соответствующие научно-технической природе (осуществимость и практическое значение планируемой работы) и рыночной природе (стоимость проекта). Вместе с тем принципы репутации (являются ли кандидаты известными людьми?) и вдохновения (являются ли они талантливыми, изобретательными?) постоянно привлекаются в ходе дискуссий комиссии, члены которой знакомы лично, общаются, обращаясь к друг другу на «ты», болтают о том и сем, в силу чего ситуация начинает тяготеть к патриархальному испытанию.

Выявить подобные нескладные соединения, состоящие из вещей и людей различных миров, можно либо путем непосредственного наблюдения, либо путем их извлечения из рассказов людей о неприятных ситуациях, в которых они участвовали и в которых они испытывали чувство неловкости. В форме типичных историй неловкие ситуации легко запоминаются, рассказываются и становятся доступными. Сильное воздействие подобных историй на людей и вызываемый ими живой интерес объясняются не только их эмоциональностью, но и их способностью передать в некой стилизованной форме противоречия и конфликты между различными мирами, которые могут быть по-разному сближены различными людьми в рамках общего опыта. Но можно также попробовать и искусственно воссоздать подобные ситуации, объединяя людей, объекты и отношения, соответствующие различным мирам. При помощи подобных искусственных сочетаний можно даже лучше, чем при помощи запоминающихся историй из повседневной жизни, пробудить и раскрыть то, что можно назвать обыденным чувством справедливости. Так, достаточно просто переставить между собой формы отношений и объекты, соответствующие различным мирам, чтобы противоестественность подобных сочетаний стала очевидной: дарить (патриархальный мир) листовки (гражданский мир) работникам; распространять (гражданский мир) букеты (патриархальный мир) среди бабушек и дедушек (патриархальный мир). Перестановка элементов вносит разногласие в отношения между формами величия: активист, который дарит листовки, как будто бы речь идет о личных предметах, не может уже рассматриваться как выразитель общего интереса; ребенок, который распространяет букеты цветов, подобно безличным предметам, оказывает тем самым невнимание к старшим. При создании подобных искусственных сочетаний, или химер (так биологи называют искусственно созданные в лаборатории организмы, состоящие из разнородных тканей), мы будем использовать перечни людей и вещей, составленные при описании каждого мира. Мы сможем, таким образом, восстановить протоколы сложных, композитных ситуаций и оценить, насколько эти странные, смущающие высказывания удаляют нас от ощущения очевидной полноты, возникающего при чтении однородных таблиц каждого из миров.

Приведем в качестве примера следующие ситуации, в которых по ощущению есть что-то нескладное и