боец Красной Армии? Этого уголовника? Бери и ешь! Теперь тут все будет по справделивости, – жестко сказал Филипп. – Запомните все: мы в плену у врага. Никто нас не освобождал от борьбы с фашистами. Подчиняться будете теперь мне. Кто не подчинится – задавлю! – последние слова Саблин произнес с такой угрозой, что даже сам не сомневался, что задавит.

Еще совсем недавно он даже не предполагал, что ожесточится до такой степени, что будет способен убивать людей, и успокаивал себя тем, что немцы не люди, что они хуже зверей. Он видел их в действии, считал, что убивать немцев – это его долг, в этом клялся под присягой. Но сейчас Филипп понял, что фашисты – это не только те, в мышиных шинелях и с автоматами, фашисты есть и среди своих, такие как «боксер», живущие без всякого сострадания к товарищу, готовые отобрать у него кусок хлеба и оставить его умирать голодной смертью. «Боксер» – это тоже фашист, он тоже способен обрекать на унижение и страдания людей. Значит, таких как боксер следует тоже уничтожать, пришел к выводу Саблин.

– Кто из вас служил в Красной Армии? – спросил Филипп. С десяток рук поднялись над головами. К удивлению Саблина, руку поднял и «боксер».

– Никто вас от присяги не освобождал. И все остальные – не забывайте, вы тоже советские люди. Так и будьте советскими людьми!

– Куда нас везут? – спросил кто-то.

– Куда-то в тыл. Мы пересекли границу, – сказал Саблин. – Надписи на немецком языке. Я не успел прочитать. Думаю, везут куда-то на строительство чего-то. Надо думать о побеге, пока нас еще не завезли далеко от Родины.

Они обшарили весь пол, исследовали стены, но все было сделано солидно и добротно, вагон, видно, был из числа новых. Оставалось надеяться на случай.

Через несколько дней поезд остановился на небольшой станции, освещенной ночью лишь одним фонарем. Теплушку отцепили, поезд ушел, наступила полнейшая тишина. Где-то в отдалении залаяла собака, и вдруг отчетливо все услышали петушиный крик. Наступало утро, здесь оно было настолько мирным, что петух был жив и оповещал людей, что день начался.

На рассвете вагон открыли, десяток немцев, вооруженных автоматами и с овчарками, оцепили людей и погнали куда-то в сторону от железной дороги, туда, где виднелись освещенные восходящим солнцем, поросшие темным лесом горные гряды.

У перекрестка дорог Саблин увидел несколько указателей. Сначала не мог их разобрать, только понял, что надписи сделаны не по-немецки. И лишь тогда, когда прочитал на одном указателе слово «Кошице», все понял.

– Мы в Чехословакии, – сказал он тихо. – Передай всем по цепочке. Это Чехословакия!

Так судьба снова распорядилась Саблиным. Едва налаженный контакт с подпольем оборвался. Они убеждены, что это он их выдал, что немцы только и ждали его сигнала. Значит, он в их глазах – провокатор. И то, что его нет среди арестованных там, в Киеве, окончательно укрепит их во мнении, что предал группу Янины Карловны Саблин. Он почувствовал боль от несправедливых обвинений, брошенных ему извозчиком.

После войны они будут рассказывать, как провокатор проник в их группу и выдал ее немцам. Саблин даже не подумал о том, какая страшная судьба ждет тех подпольщиков. Он почему-то решил, что они доживут до конца войны. Потому что он плохо еще себе представлял, что такое фашизм, что такое гестапо, и на все смотрел пока еще глазами справедливости. Танки, гоняющиеся за солдатами, расстрел заложников еще не рассеяли в нем определенных иллюзий насчет цивилизованности немцев. Это ему еще предстояло познавать здесь каждый день все долгие месяцы смертельного рабства…

* * *

Это была действительно Словакия, и уже в первом же небольшом поселке, поразившем русских своей чистотой, аккуратностью и необычными домами, вывесками магазинов, витринами, аптекой, часовой мастерской, их встретили местные жители, которые, несмотря на жестокость немецкой охраны, смело подходили к колонне, совали в руки заключенным хлеб, сыр, колбасу, со слезами на глазах говорили: «Держись, брат!»

Конвойные не решались здесь применять оружие и лишь отталкивали словаков от заключенных, вырывали у них еду и швыряли ее в пыль. На окраине поселка колонну встретила группа немцев во главе с офицером.

– Откуда этот полудохлый сброд? – спросил офицер, глядя на измученных долгой дорогой людей с высокомерным презрением.

– Русские! – ответил охранник.

– Я же просил здоровых и сильных. У меня каменоломни, а не дом отдыха! – зло выкрикнул он и стеганул стеком тщедушного красноармейца, оказавшегося ближе всех к нему.

Их гнали вдоль железной дороги в узкой долине, стиснутой с обеих сторон поросшими лесом горами. Наконец колонна дошла до горного, почти отвесного оголенного выступа, где раскинулся небольшой двор с бараками, двойным рядом колючей проволоки и вышками для часовых. Рядом с лагерем круто вздымалась в небо гора с зияющим у подножья вырубленным в скале входом в туннель, куда уходила проложенная узкоколейка.

Здесь и началась для Саблина долгая, однообразная, точно рассчитанная по немецкому графику жизнь. Вереница заключенных с рассветом цепочкой уходила в туннель и возвращалась в бараки, когда начинало темнеть. Саблин уже забыл, когда он видел в последний раз солнце. Он как автомат целый день рубил породу, набрасывал в вагонетки, другие заключенные катили их наружу, высыпали под откос, где ее грузили на автомашины и куда-то увозили.

Изнурительная тяжелая работа и скудный паек постепенно делали свое дело: заключенных оставалось все меньше и меньше, группа, с которой прибыл сюда Саблин, уже почти вся была похоронена в отвальной яме, и только Филипп еще держался, превратившись в жилистый скелет, сотканный из остатков закаменевших мышц. На смену мертвым пригоняли новые партии, только теперь это были в основном чехи, словаки, поляки, югославы, немного бельгийцев и голландцев. Пополняли лагерь и русские военнопленные. С ними здесь обращались значительно строже, чем с остальными. Русские работали и в выходные дни, тогда как остальные имели день отдыха в неделю, бельгийцы и голландцы получали откуда-то продовольственные посылки.

В один из дней начала 1943 года Филипп познакомился с бельгийцем Аланом Сатувье. Тот сам подошел к Саблину возле барака, сунул ему пачку сигарет и плитку шоколада.

– Сегодня большой праздник у тебя: бошей разгромили под Сталинградом, – сказал он по-немецки и улыбнулся, показав ослепительный ряд зубов. – Теперь дело пойдет как по маслу.

Филипп с трудом сдержал радость и прошептал в ответ:

– Спасибо, дружище! Это действительно праздник!

От пленных последней партии он знал, что немцы вышли к Волге под Сталинградом. Трудно было в это поверить, но двое солдат были взяты в плен на Дону в районе Серафимовича и рассказывали наводящие шок подробности танкового прорыва немцев в донских степях.