западного сектора Берлина. Советские оккупационные власти перекрыли электроснабжение Западного Берлина, а также все автомобильное, железнодорожное и речное сообщение с ним, одновременно прекратив поставки продовольствия и топлива. Денежная реформа действительно усугубила экономическое отставание Восточной Германии, но блокада была не просто акцией протеста против новой немецкой валюты. Она явно преследовала цель вытеснить американцев из Берлина, а если удастся, то и из всей Германии. Красная армия не сомневалась в успехе. Согласно воспоминаниям бывшего сотрудника советской военной администрации, после сообщения о начале блокады офицеры, служившие в штабе советских войск, разразились аплодисментами: они были уверены, что западные союзники наконец-то покинут Берлин[760].

Как известно, ничего подобного не произошло. Вопреки ожиданиям СССР, западные союзники наладили работу «воздушного моста», посредством которого с 24 июня 1948-го по 12 мая 1949 года в западный сектор Берлина ежедневно доставлялись топливо и продовольствие в количествах, достаточных для жизнеобеспечения двух миллионов жителей. Готовность союзников на столь масштабную операцию ради закрепления своего присутствия в Германии поразило Москву. Советская разведка, уверившись в быстром уходе американцев, недооценила возможности «воздушного моста». В первые же недели блокады советским аналитикам пришлось пересмотреть первоначальные оценки. Превосходная логистика союзной операции обескуражила русских и в самом Берлине. По словам одного офицера, «самолеты как будто бы нарочно пролетали над штаб-квартирой Красной армии на предельно низкой высоте, причем полеты шли без перебоев: когда над нашими головами пролетал один самолет, предыдущий уже скрывался за горизонтом, а с другой стороны показывался следующий»[761]. Успех «воздушного моста» со временем заставил советское руководство снять блокаду, а в последующие месяцы Западный Берлин стал добиваться того, чтобы войти в состав Западной Германии. Советская агентура в регионе докладывала Сталину о нависшей угрозе войны. Он был склонен верить этим сведениям[762].

Третий удар по сталинскому престижу был нанесен изнутри самого социалистического блока. Иосип Броз Тито, «маленький Сталин» Югославии, был единственным из коммунистических лидеров Восточной Европы, кто не страдал от отсутствия популярности. И хотя у Тито было много врагов, с которыми он беспощадно расправлялся, возглавляемая им Югославская коммунистическая партия имела прочные источники легитимности. Встав во главе антигитлеровского Сопротивления и сформировав лояльную себе армию и спецслужбы, югославский вождь, в отличие от прочих руководителей стран «народной демократии», перестал нуждаться в советской военной поддержке, чтобы оставаться у власти. Советское вмешательство во внутренние дела страны тоже казалось ему нежелательным. Хотя разногласия нарастали на протяжении нескольких месяцев, полный разрыв состоялся в июне 1948 года, когда прочие участники блока решили исключить Югославию из Коммунистического информационного бюро.

В то время как эффективность берлинского «воздушного моста» подкрепила советскую одержимость западными заговорами и англо-американскими шпионскими сетями, уход Тито усугубил советские опасения касательно стабильности внутри блока. Если югославский вождь сумел вырваться из-под влияния Сталина, не захотят ли и остальные лидеры поступить так же? Если югославы могут руководствоваться собственной экономической политикой, то что мешает полякам или чехам последовать их примеру? Со временем «титоизм», или «правый уклонизм», превратился в серьезнейшее политическое преступление: в восточноевропейском контексте «титоистом» называли всякого, кто хотел обеспечить своей коммунистической партии хотя бы минимальную независимость от Москвы. Как и в случае с «троцкизмом», этим ярлыком клеймили тех, кто противодействовал (казался или считался противодействующим) генеральной линии. «Титоисты» превратились в новых «козлов отпущения». Если Восточная Европа отстает от Западной Европы, то виноватыми, безусловно, были они. На них же возлагалась ответственность и за пустые полки магазинов, и за низкий уровень производительности труда.

Для восточного блока 1948 год стал знаменательным и еще в одном отношении: именно в этом году восточноевропейские союзники СССР отказались от завоевания власти посредством выборов и терпимого отношения к оппозиции. Отныне вся мощь полицейского государства обрушилась на врагов режима в церковных кругах, ранее поверженной политической оппозиции и даже внутри самой коммунистической партии.

В отношении оппонентов широко применялись насилие, аресты, запугивание, но арсенал используемых средств не ограничивался только этим. С 1948 года коммунистические партии приступили к долгосрочной программе по разложению институтов гражданского общества изнутри. Первейшими объектами такой работы стали религиозные организации. Целью при этом было не уничтожение церквей, а преобразование их в «массовые организации», способные распространять государственную пропаганду так же, как это делали молодежные движения, женские организации, профсоюзы[763]. В эту новую эпоху среди коммунистов возобладало убеждение в том, что просто запугивать противников уже недостаточно. Их надо изобличать перед обществом как предателей или злодеев, подвергать показательным и унизительным судебным разбирательствам, чернить в средствах массовой информации и отправлять в новые, более суровые, чем прежде, тюрьмы и лагеря.

Возобновившиеся нападки на врагов коммунизма оказались наиболее зримым и драматичным элементом «разгула сталинизма». Но не менее важным делом для восточноевропейских коммунистических партий стало создание широкой системы воспитания и пропаганды, призванной предотвратить появление врагов в будущем. Теоретически они рассчитывали сформировать не только новую разновидность общества, но и новый тип личности, такого гражданина, который не мог бы даже помышлять об альтернативах коммунистической ортодоксии. В ходе бурных дискуссий о неуклонно снижающейся аудитории радио Восточной Германии высокопоставленный коммунист заявлял: «Необходимо в каждой редакции и в каждой программе неустанно и детально обсуждать линию партии, а также ее применение в каждодневной работе»[764]. Именно это и происходило в молодых коммунистических странах: с 1948 года марксистско-ленинская теория разъяснялась в детских садах, школах и университетах, обсуждалась на радио и в газетах, раскрывалась в ходе массовых кампаний, демонстраций, публичных мероприятий. Каждый государственный праздник становился поводом для политического просвещения, а любые организации, от потребительского кооператива Konsum в Восточной Германии до Общества Шопена в Польше, становились инструментами распространения коммунистической пропаганды. Общественность коммунистических стран принимала участие в кампаниях «борьбы за мир», собирала деньги для Северной Кореи, ходила на демонстрации и парады[765]. Внешним наблюдателям, а также некоторым инсайдерам «сталинизм» казался такой политической системой, которая вот-вот преуспеет в установлении тотального контроля над обществом.

С первых дней советской оккупации церковные организации подвергались преследованиям и гонениям. Религиозные лидеры, в числе прочих авторитетных и влиятельных представителей гражданского общества, оказались среди самых первых жертв той волны насилия, которую подняла Красная армия. Польских католических священников во множестве отправляли в советские лагеря. В немецких лагерях после войны можно было найти как католическое, так и протестантское духовенство, причем особенно часто за решетку попадали лидеры католической молодежи. Советские оккупационные власти массово закрывали летние лагеря и центры для молодежи, поддерживаемые религиозными объединениями. В Венгрии наступление на группы католической молодежи началось после ареста в 1946 году отца Киша, обвиненного в подготовке убийства советских военнослужащих; затем оно вылилось в запрет католического движения