– А что еще ты придумал?

Начало было положено. Не только начало проектов, над которыми они работали вместе с отцом, но и начало его возвращения домой. Не в машину, не в больницу, где он раньше проводил по нескольку дней подряд, а в дом, где он ужинал почти каждый вечер или будил дочь на завтрак рано утром. Сперва он задавал ей слишком много вопросов о ее расписании, интересах, учителях и так далее, но вскоре они погрузились в творчество, превращая различные повседневные предметы в нечто новое. Они встроили вентилятор в тенниски, сделали резиновые ручки для зубных щеток и, на примере сыра в спрее, попытались создать крем для лица в аэрозольной упаковке.

Когда Камала наконец проснулась, возобновила походы в торговый центр и обрела Иисуса благодаря ревностным проповедникам баптистской церкви Святой Троицы, отец и дочь соорудили желоб для дождевой воды, по которому она поступала в сад. Когда мать снова начала готовить ужины, Томас с Аминой прикрепили магниты к банкам с ее любимыми специями и прилепили их к металлической пластине рядом с плитой. Когда она стала слушать «Исход на Юго-Запад» по радио и одним воскресным утром залезла на кухонный стол, в отчаянном экстазе голося «Он воскреснет вновь!», Томас и Амина ушли в поле, чтобы измерить диаметр стволов деревьев и решить, какие из них лучше подходят для гамаков.

А насчет слез она была права. Когда Амина начинала плакать, ей казалось, что она уже никогда не сможет остановиться. Лежа на кровати Акила, она шептала: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Господи», потому что до этого ей не приходило в голову попросить помощи у Бога, и теперь больше ничего не оставалось. Господи, ну пожалуйста! Слишком много времени прошло. Акила нет уже три месяца, и если первые дни было очень тяжело вспоминать о нем, то теперь стало еще больнее, потому что она многое начала забывать.

Ведь он вернется, правда? Иначе и быть не могло. Из его комнаты до сих пор не выветрился знакомый резкий запах грязных носков, сигарет, марихуаны и вазелина. В шкафу стояли кроссовки, как будто он вот-вот наденет их, а в их общей ванной висел его халат. Ключи от машины лежали на столе, куда их положила в день похорон Камала. Быть того не может, что его не стало! Надо просто подождать несколько месяцев или год. Амина была твердо уверена, что они с братом скоро увидятся.

Во многом она оказалась права. Почти год после смерти Акил повсюду мерещился ей. Однажды на почте он быстро ушел в комнату для персонала, едва она появилась в зале. В другой раз он сидел вместе с какими-то трудовыми мигрантами в полях на окраине Корралеса – она заметила его из окна машины. Когда Амина стояла у отдела экзотических продуктов в «Сейфвэй», темный силуэт брата мелькнул неподалеку на фоне белых бутылок молока. И один раз, всего один раз, она проснулась от резкого запаха сигаретного дыма над своей постелью, как будто кто-то глубоко затянулся, а потом выдохнул.

Альбукерке, 1998 год

В тот день, когда Томасу поставили диагноз, домой он не явился. Он регулярно звонил, заверяя жену и дочь, что приедет через пару часов, но так и не добрался домой. Камала и Амина заснули на диване, потом перебрались на пару часов в свои кровати и уже на рассвете молча встретились на кухне. Наконец утром, когда они уже сели завтракать, он все-таки приехал, залпом выпил стакан апельсинового сока и заявил, что намерен лечь спать.

Вскоре после этого позвонила Моника, охрипшая и зловеще немногословная. «Мы обо всем позаботимся», – сказала она, а потом заплакала тихо, без надрыва. Амина оказалась в непривычной для себя роли единственного оптимиста, как будто сама верила в расхожую идею из кино насчет того, что вера творит чудеса. Пришлось сделать вид, что она понимает, кто «мы» и о чем «позаботимся».

Но разве ее надежды были необоснованны? Ведь пока никто не произнес вслух слова «смерть», Томаса записали на дополнительные исследования, а это означало, что, к какому бы выводу ни пришел доктор Джордж, шансы на исцеление у отца были. Через восемь часов отец проснулся и огласил на кухне план действий на ближайшее время (томограммы, биопсия, временное отстранение от работы и начало лучевой терапии). Амине даже показалось, что он в каком-то смысле почувствовал себя если не лучше, то, по крайней мере, более уверенно, как будто вынырнул из мутного бассейна и наконец помылся чистой водой.

– Ожидание результатов может стать испытанием для семьи, – сообщил он Камале и Амине, как будто это они были пациентами. – Я бы посоветовал вам отвлечься и постараться поменьше думать о том, что может и чего не может быть. Питайтесь регулярно. Хорошо, если у вас получится заняться спортом.

Произнеся эту речь, Томас принялся наводить порядок на веранде с рвением только что въехавшего в новую квартиру жильца. В мусорный бак отправились газеты за несколько месяцев, аккуратно свернутые провода повисли на крючках ровными рядами, свое место в пластиковых ящичках, а вместе с ним и новую полезную жизнь обрели три пакета шурупов, гвоздей и гаек.

Камала, в свою очередь, купила совершенно невероятную кулинарную книгу под названием «Как овладеть искусством французской кухни» и взялась за еще более невероятную задачу приготовления пищи в точном соответствии с рецептами. В результате получилось крайне непривлекательное ассорти из разных продуктов в таком количестве сливок, масла и муки, что казалось, она специально хочет довести членов семьи до сердечного приступа. Муж и дочь, однако, к этим новшествам отнеслись настороженно. «Ты пытаешься от меня избавиться?» – в шутку спросил Томас, хмуро глядя на целую кастрюлю соуса бешамель.

Даже Амина поддалась искушению чем-нибудь заняться: решила вернуться к своей работе, составила вместе с Джейн новый план фотосессий и очаровала всех гостей на кинсеаньере дочери Нины Виджил. Праздник прошел настолько удачно, что еще до конца вечера она получила два предложения на съемку. Она перерыла всю комнату в поисках припрятанных сигарет и торжественно спустила их в унитаз, словно отдавая кармический долг ради того, чтобы Томас поправился. Если она бросит курить, то ему наверняка станет лучше!

Все это время члены семьи по молчаливому сговору не обсуждали состояние здоровья Томаса, несмотря на то что по прошествии двух недель оно резко ухудшилось. Очередные томограммы, отмена пациентов по записи на целый месяц вперед, выбритый для биопсии участок волос размером с половину долларовой купюры… Конечно, было непривычно тайком возить его в больницу и обратно, не отвечая на телефонные звонки (Балы, Санджи и Димпл). Особенно странно Амина себя чувствовала, проигнорировав два сообщения от Джейми; впрочем, странным было скорее то, что каждое из них она прослушала раз по пять, но так и не перезвонила. Несколько раз она снимала телефонную трубку, но тут же клала ее обратно. Слишком много всего. Слишком тяжело. Лучше просто подождать, пока все не наладится, чтобы всю эту историю можно было аккуратно упаковать и оставить в прошлом, а потом уже перезвонить им всем.

К началу третьей недели Ипены убедили себя, что, несмотря на диагноз Томаса, меры принимаются исключительно профилактические. Отказываясь признавать наличие у него опухоли, они смогли посадить болезнь на воображаемый карантин и не дали ей проникнуть в свою жизнь. В течение двух недель Амина возила отца в больницу на процедуры и часто ловила себя на том, что рассматривает происходящее с выгодной для нее точки зрения будущего. Она рассуждала так: когда все закончится (Амина была убеждена, что это случится непременно, хотя ход событий был неясен), они вернутся к прежней жизни, будто приехавшие домой туристы, которые входят в свою гостиную. Так они и жили: постоянное наведение порядка, цыпленок а-ля оранж и процедуры – у них было столько дел, что страх перед будущим охватил их лишь через четыре недели после первой постановки диагноза. В тот день Томас уселся в кресло на веранде и ни с того ни с сего завел долгую беседу с племянником Итти. Он говорил ласково, но время от времени раздражался и повышал голос.