— Авось ты еще узнаешь... какие запасы сил есть у души.

Он шагнул мимо Томаса, а Томас шагнул к человеку в кресле,вскинул огромный меч. Руки были еще тяжелые, а меч весил как рыцарский конь вбоевых латах для атаки. Барук в изумлении вытаращил глаза, дернулся, вжимаясь вмягкую спинку кресла, в ужасе вскинул дрожащие руки, словно мог ими остановитьтяжелую полосу высокосортной стали, отточенной, как острейшая бритва.

Меч со свистом прорезал воздух, послышался глухой удар,затем стук упавшего дерева, бульканье, мягкий шлепок.

Олег с отвращением оглянулся на кровавое месиво: рыцарьперерубил Барука вместе с креслом, с изумлением всмотрелся в безмятежноеусталое лицо Томаса. Тот поднял с пола вязаный колпак, тщательно вытер им

окровавленное лезвие, спросил деловито:

— Пойдем?.. Или все-таки захватим что-нибудь?

Олег в удивлении покачал головой:

— Нет, мой невинный младенец. Здесь нам ничто непригодится. Пойдем отсюда.

Они пошли вниз по проклятой винтовой лестнице, но спускаться— не подниматься, и оживший Томас заговорил с подъемом, краска вернулась на еготолько что бледные, как у мертвеца, щеки:

— Наконец-то я правильно разгадал твое загадочное«авось»!

О чем вы говорили, ни черта не понял, но вижу: чернокнижникоплел тебя чарами! Страшно стало, но вспомнил, что в рукояти вделан гвоздь откреста, на котором Спасителя распяли... Призвал Пречистую Деву на помощь, чтобывыстоять перед демоном, слугой Сатаны! Ты ведь язычник, почти что в родстве сдемонами, тебе неловко сшибаться с родней, даже я не подниму руку на своих,иначе я бы тех дядей давно размазал по стенам, а Крижина не лила бы горячиеслезы...

Он на ходу перекинул суму со спины на живот, нежно погладилвыпуклость чаши, и Олег инстинктивно отшатнулся и напрягся ожидая то ливспышки, то ли грохота, который поразит наивного рыцаря, только что убившегокалеку. Чистое лицо рыцаря было спокойно, честные глаза сияли. Он сокрушилисчадие ада: из ада вышло, туда и ушло. Грешно убивать человека, а демона —заслуга...

Олег вздохнул, принимая новую реальность новой культуры,ускорил шаг.

Они покинули Константинополь ранним утром, заплатив двойнуюпошлину

за выезд. Томас долго не понимал: платили же за въезд встолицу, почему платить, когда покидаешь? Стражники на воротах, видя егогромадную фигуру и длинный меч, не задрались сразу, объяснили: на нем дорогойдоспех, вдруг да продаст варварским вождям, противникам стольного града? Томасрассвирепел, заорал, что чего-чего, а оружия в так называемых варварскихкоролевствах Севера хватает, — этот доспех ковали англы, в их же поганомКонстантинополе куют сырое железо, а хорошую сталь привозят сюда с Востока!

— И с Запада, — добавил Олег любезно. — ИзКиева, где куют добрые харалужские мечи. Да и каролингские мечи, как имеровингские, ценят больше, чем здешние железки...

Он сам уплатил пошлину разозленным стражникам, что ужесозвали на помощь легионеров из соседних постов и окружили Томаса. Рыцарьпорывался драться, напоминал о задетой рыцарской чести, о гордости благородныханглов с реки Дон, наконец спросил раздраженно:

— Сэр калика, но ведь нас же оскорбляют?

Уже выехали за ворота, но Томас не убирал ладони с рукоятимеча. Олег равнодушно ответил, углубленный в потаенные думы:

— Ну и что? Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся.

Томас вопросительно косился на невозмутимое лицо, наконецсердито сплюнул в придорожную пыль:

— Не понимаю вас, русичей.

— Авось со временем поймешь...

— Опять это таинственное «авось»!

Олег рассеянно улыбался. Томас заметил, что впервые запоследние дни калика не хватался то и дело за обереги. Купол неба от горизонтаи до горизонта был голубым, дорога шла по зеленой равнине, не виляла, нераскидывала петли, как удирающий от лисы заяц. По обе стороны тянулисьухоженные поля, белели аккуратные домики, на краю далекого леса паслись, ленивопереползая вдоль опушки, тучные стада. Воздух был чистый, просто сладкий,особенно после смрада загаженного нечистотами Константинополя.

Кони резво вбежали в широкий ручей, подняли тучу серебристыхбрызг. Томас посматривал на необремененного доспехами калику с завистью: тотпо-скифски свешивался с седла на полном скаку, зачерпывал ладонями чистую воду,брызгал в лицо, сладко жмурился.

Дорогу перебегали зайцы, в зарослях пшеницы вспархивалиперепела, дважды видели на обочине дороги стада диких кабанов. Томас непроизвольнохватался за бесполезный меч, искательно оглядывался на калику. Тот ехал ровныйкак свеча, а лицо было словно вырезано из камня. Перед выездом накупили еды нанеделю вперед!

— Как хорошо, — проговорил Томас снаслаждением. — Дорога укорачивается с каждым днем, а я все ближе кснежноликой Крижине... Успею, если не будет задержек. За два-три дня до срока!

Олег указал на пламенеющие в багровом огне заката высокиебашни, те показались почти на краю видимости:

— Золочев. Там расстанемся.

Томас помрачнел, сказал робко:

— Сэр калика... О лучшем напарнике я не мечтаю! Почемуне проехать еще хоть недельку бок-о-бок?

— Если бы не Константинополь, который невозможно быломиновать, мы бы расстались еще раньше, сэр Томас. Но теперь перед нами вся ширьогромной Европы! Твоя дорога лежит на северо-запад, моя — на северо-восток.

— Как твоя страна, говоришь, зовется? — спросилТомас убито. — Буду рассказывать о Великой Скифии... э-э... СкифскойРуси...

— Просто Русь, — повторил Олег в несчетныйраз. — Киевская Русь! Червонная Русь. Эх, все равно забудешь илиперепутаешь!

Отдохнувшие в Константинополе кони пытались перейти на рысь,Олег придерживал. Конь Томаса несет шесть пудов самого рыцаря, два пудастальных доспехов, пуд в седельном мешке, где кроме Святого Грааля разнаяпоходная мелочь, еще попону, седло, потнички, стремена, подпруги, уздечки, аусталому коню и ухо тяжелое!

До Золочева к ночи не успели, темнота настигла их в убогойдеревушке. Там и заночевали, а утром напоили коней, проверили подковы и выехалина дорогу. Томас сдержанно улыбался: за неполный день прошли больше двадцатимиль. Потом конь малость притомится, но даже по пятнадцать миль в сутки —вернется на берег Дона с запасом в пять-шесть дней.

Олег с удовольствием посматривал на красивое мужественноелицо рыцаря. В какой-то момент вдруг нахмурился, ухватился за обереги. Томасспросил насмешливо:

— Не моя ли улыбка во все сто зубов тебя напугала?

— Она, — ответил Олег коротко.

— Почему? — насторожился Томас.