Так как я выросла на реке, я всегда очень хорошо плавала. Просто всегда. Родилась я в городе Острогожск Воронежской области. Оттуда Платонов, Крамской. В этом всем я росла. Однажды папа меня взял на городское озеро, на котором я была первый раз. Так получилось, что он остался на берегу, а я медленными шажочками, как сейчас помню – песок, ощущение песка на ступнях, – я шла-шла-шла, и почему-то не поплыла сразу, а поскользнулась и в ямку… Там неровно было, ямка, и я пошла ко дну. Мне было тогда лет пять-шесть. Больше такого ощущения у меня в жизни не было, потому что я вспомнила все – собаку, качели у деда, маму – за какие-то считаные секунды, пока моя основная мысль была выбраться и крикнуть: «Папа!»

И я помню, как одним броском – он казался огромным в тот момент, дядей Степой, Гулливером – в один бросок он кинулся с берега и вытащил, и все это в одну секунду. Это было какое-то чудо, и не потому, что меня спасли, а потому, что он, такой огромный, большой, меня спас и так быстро меня услышал, потому что я уже хлебала воду, я захлебывалась, тонула, и он меня спас, мой папа. Самый главный принц.

27 сентября 2014 года. Я лежу на операционном столе. Ничего страшного, небольшая операция. Я умолял врачей сделать мне местный наркоз, но они категорически отказались, сказали: «Ты здоровый, лягнешь ногой – еще убьешь».

И мне сделали спинальный наркоз. Я даже вначале ничего не понял, мне пневматическим пистолетом сделали укол в спину, нечувствительный совершенно. И быстренько прооперировали, за двадцать минут. Я ничего не почувствовал, ни боли, никаких ощущений. И когда операция закончилась, наложили швы, я вдруг ощутил совершенно нечто новое и непередаваемое. Я вообще не чувствовал себя ниже пояса. Я не только не чувствовал себя, все, что было ниже пояса, в основном тяжелые ноги, были посторонним предметом, абсолютно посторонним. Я не только не мог ими пошевелить, я не мог повернуться с боку на бок. Потому что, оказывается, для этого нужны мышцы бедра. И вот это состояние полной инвалидной беспомощности (я прямо так и сказал врачам) – оно вызвало у меня ощущение потрясающего счастья. Врачи на меня посмотрели и подумали, наверное, что я сумасшедший. В действительности у меня был очень тяжелый год. И вдруг неожиданно, благодаря этому недолгому состоянию (наркоз прошел через шесть часов), я почувствовал, как можно еще многое в жизни потерять. Одновременно с этим я почувствовал потрясающее мужество тех людей, которые живут в инвалидных колясках с перебитым позвоночником, улыбаются при этом, играют даже в баскетбол. И это осознание того, что через шесть часов все пройдет и я снова стану дееспособным человеком, а сейчас я – практически говорящий кусок мяса, сделало меня абсолютно счастливым. Я не понимаю, почему, но это был самый острый момент счастья за долгие последний годы, острее, чем океан, острее, чем горы и любовь.

Может, это и глупо, но я каждый день настраиваю себя, что я счастлив. Даже когда ругаюсь с кем-нибудь, я счастлив.

Вечерний разговор с папой почему-то запомнился. Год, наверное, 1994. Папа говорит: «Ты ездишь на мотоцикле без прав, документов, шлема. А когда ГАИ за тобой гонится ночью, свет выключаешь?» Отвечаю, что выключаю. Папа говорит: «Так ведь у тебя стоп загорается всегда, когда ты его нажимаешь. Подумай об этом». Отвечаю, что поставлю тумблер, и говорю: «Ну, я поехал». Папа показывает большой палец: «Удачи!»

Август 2004 года. Четыре часа утра. Мучаюсь, хочу пить, но боюсь пошевелиться, потому что на левой руке, которую я уже не чувствую, спит долгожданная новорожденная дочка.

Мой друг болеет уже три месяца, и никто не знает, что с ним. Мы с ним коротко встречаемся, потом он идет к врачу, и мы у больницы договариваемся, что увидимся после этого.

Должны вместе идти на деловую встречу. Он не приходит, не отвечает на телефон, все закрыто и никого. Я всю ночь звоню по разным инстанциям и схожу с ума. В пять утра приходит смс: «Извини, была неприятная процедура, только отошел от наркоза. Все в порядке». Трехсотпроцентное счастье. Сегодня 20 мая 2010 года.

Конец 2011 года, 8 декабря. Сицилия. Наконец-то я сижу в поезде, в руках огромный пакет с подарками. Боже, скоро я увижу тех, кого покинула два месяца назад! Дорогих мне людей. Меня хотел оштрафовать контролер за непробитый билет, но всего лишь мило улыбнулся и сделал предупреждение. Я выхожу на перрон. Солнце светит ярко в лицо. Я иду по пустому городу, по желтым листьям, вокруг ни души. Я счастлива. Но, оказывается, с самым важным для меня человеком мы разминулись на полчаса и на всю жизнь.

Первый приезд в Париж. Я много знал об этом городе и по кино, и по картинам. И я ходил там, все узнавал. Только все другого размера. Я думал, Нотр-Дам – громадный. А он такой очень уютный и маленький. А Мадлен, думал, что маленькая, а она гигантская совершено. Только размеры… а так было счастье. И это было осенью. Поэтому он был не такой ослепительный. Мелкий дождичек накрапывал, солнышко светило. Там было уютно и хорошо. Такое мне подарил Париж на неделю. Мы тогда снимали кино «Тегеран-43». А вообще постоянное счастье – это море. И всякий раз свидание с ним – это радость. Причем, не важно какое – Средиземное или Баренцево. Я без моря жить не могу, не отдыхаю. Первый раз я увидел море в Ленинграде, это был Лисий нос. Я поехал специально, чтобы посмотреть, какое оно, замерзшее море. И это было сильное впечатление. Я тогда еще писал стихи. И у меня были такие строчки:

Конец августа 1998 года. Уже начинает попахивать состарившейся листвой. Мне двадцать три года. Я иду по вечернему городу с человеком, которого уже люблю, и он, кажется, тоже. Разговор о насущном. «Буду искать квартиру, чтобы съехать от родителей, пора снова жить отдельно», – говорю я. «А я предлагаю искать вместе», – говорит он, мой мужчина. И я понимаю, что это – предложение, первое серьезное предложение в моей жизни от мужчины, который так недавно стал родным. Счастье, счастье, счастье от взаимности и понимания. Потом мы долго были счастливы. Пока он не умер. Он умер, а счастье и дочка остались со мной навсегда. Ее зовут Нюра. Ей семь лет.