– Не скажи. Они провели целый день с нашим маленьким другомЭбанксом – их двое, Эбанкс и рулевой. Дурачились и воде, ловили рыбу. Иговорили, много говорили. Неизвестно о чем. Приблизиться было невозможно. Всеэто внушает подозрения, причем сильные подозрения.

– Не могу понять почему, – сказал Оливер Ламберт. – О чемони могли говорить кроме плавания, рыбалки, ну и, конечно, Ходжа и Козински?Хорошо, пусть они действительно говорили о наших погибших коллегах, в чем беда?

– Он никогда не был знаком с Ходжем и Козински, Оливер, –заметил Лок. – С чего бы ему интересоваться их смертью?

– Не забудьте, – добавил Де Вашер, – Тарранс еще при первойвстрече сказал ему, что смерть тех двоих не была случайной. Видимо, онвообразил себя Шерлоком Холмсом и занялся поисками разгадки.

– Но ведь он ничего не найдет, Де Вашер, не так ли?

– Нет, черт побери. Это была отличная работа. Да, нанекоторые вопросы ответов так и не нашли, но ведь ясно как день, что икайманская полиция окажется здесь бессильной. Так что вряд ли удастся что-то иМакдиру.

– Почему же ты беспокоишься?

– Потому что беспокоятся в Чикаго. А они платят мнедостаточно хорошие деньги, чтобы я тоже волновался вместе с ними. К тому же,пока ФБР не оставит нас в покое, каждый будет испытывать беспокойство, не такли?

– Чем еще он занимался?

– Обыкновенный отпуск на Кайманах. Секс, солнце, ром,покупки по мелочам, достопримечательности. На острове было трое наших, и парураз они его теряли из виду, но, надеюсь, ничего серьезного не упустили. Явсегда говорил, что нельзя следить за человеком семь дней в неделю двадцатьчетыре часа в сутки без того, чтобы он вас не засек. Поэтому иногда мыотпускали его с поводка.

– Ты считаешь, Макдир становится разговорчивым? – обратилсяк нему Лок.

– Я знаю, что он лжет, Нат. Он солгал нам о случае в обувноммагазине месяц назад. Вы не захотели тогда в это поверить, однако я убежден,что он пошел за Таррансом по своей воле, потому что хотел поговорить с ним.Один из наших ребят совершил ошибку, подойдя слишком близко, беседа ихпрервалась. Это не совсем то, о чем рассказал нам Макдир, но это то, что былона самом деле. Да, Нат, мне кажется, что он становится разговорчивым. Может, онвстречается с Таррансом для того, чтобы послать его к черту. Может, они вместекурят травку. Не знаю.

– Но у тебя нет ничего конкретного, Де Вашер, – заметилОлли.

Боль волнами перекатывалась от висков по всему черепу, отнее можно было сойти с ума.

– Нет, Олли, ничего, подобного Ходжу и Козински, если ты этоимеешь в виду. Тех мы записали, и было известно точно, что они вот-вотрасколются. С Макдиром все немного по-другому.

– К тому же он зеленый новичок, – напомнил Лок. – Юрист свосьмимесячным стажем, не знает ровным счетом ничего. Он Бог знает сколькочасов провел над “потогонными” папками, а единственными его клиентами были нашисовершенно чистые заказчики. Эйвери особо тщательно отбирал те дела, с которымиработал Макдир. У нас был с ним разговор.

– Он ничего не скажет, так как ничего не знает, – добавилОлли. – Марти и Джо знали гораздо больше, но ведь они давно уже у нас работали.Макдир еще слишком неопытен.

Де Вашер нежными движениями пальцев начал массировать виски.

– Значит, вы приняли на работу настоящую тупую задницу.Давайте допустим, что у ФБР есть предчувствие относительно того, кто являетсянашим главным клиентом, о’кей. Порассуждаем вместе. Давайте еще предположим,что Ходж и Козински успели достаточно их просветить по поводу специфики этогонашего клиента. Вам ясно, к чему я веду? ФБР могло рассказать Макдиру все, чтоим было о нас известно, кое-что приукрасив, конечно. И, таким образом, вашзеленый новичок превращается в весьма осведомленного человека. И в весьмаопасного.

– Ты в состоянии это доказать?

– Для начала мы ужесточим наблюдение. Установим двадцатичетырехчасовую слежку за женой. Я уже звонил Лазареву, требовал еще людей.Сказал ему, что нам необходимы свежие физиономии. Завтра вылечу в Чикаго, чтобылишний раз посоветоваться с Лазаревым и, может быть, с мистером Моролто. Лазаревсчитает, что у Моролто есть ход к кому-то внутри ФБР. Этот кто-то довольноблизок к Войлсу и может продать свою информацию. Безусловно, это будет стоитьденег. Все это мы обсудим, и они решат, как нам поступить.

– И ты скажешь им, что Макдир начинает болтать? – спросилЛок.

– Я скажу им то, что я знаю, и то, что подозреваю. Боюсь,что если мы будем сидеть в ожидании конкретики, то опоздаем. Я почти уверен,что Лазарев захочет обсудить планы его устранения.

– Предварительные планы? – В голосе Олли звучал оттенокнадежды.

– Предварительная стадия уже закончена, Олли.

Таверна “Песочные часы” в Нью-Йорке выходила фасадом наСорок шестую улицу, неподалеку от того места, где она перекрещивалась с Девятойавеню. Это было небольшое темное помещение всего на двадцать два места, онопрославилось благодаря своему исключительно дорогому меню и тому, что на приемпищи каждому посетителю отводилось ровно пятьдесят девять минут. На стене надкаждым столиком были укреплены песочные часы, беззвучно сыпавшие минутами исекундами до того момента, как хранительница времени – официантка – неподходила к столику для окончательного расчета. Пользуясь популярностью упрохожих на Бродвее, таверна обычно была переполнена, а постоянные посетителитерпеливо дожидались своей очереди у дверей.

Лу Лазарев любил “Песочные часы“ за их мрак, в котором такудобно было поговорить с нужным человеком, не привлекая чужого внимания.Поговорить недолго, накоротке, под часами. Нравилось ему здесь еще и потому,что таверна располагалась не в итальянском квартале. Сам он не был итальянцеми, даже будучи под началом у сицилийцев, не обязан был есть их еду. А еще ончувствовал себя здесь уютно по той причине, что родился и первые сорок летжизни провел в театральной среде. Затем штаб-квартира корпорации переместиласьв Чикаго, ему тоже пришлось переезжать. Однако бизнес требовал по крайней мередважды в неделю приезжать в Нью-Йорк, и, когда интересы Дела диктовалинеобходимость встречи с равным себе по статусу членом другого клана, Лазарев вкачестве нейтральной территории обычно предлагал “Песочные часы”. У Тубертинистатус был соответствующий, даже чуть выше. Соглашение на таверну он дал неочень охотно.