со всеми. Слабость. Поэтому стараюсь «питаться» и ем по-настоящему: очень опасный предстоит вечер. Репетиция перед самым концертом, в 6.30.

С 3 до 5 дремал. В 5 часов внизу, в коридоре из вестибюля, ванна, о чем своевременно оговорила «Mädchen» [девушка].

Странно, но чувствую себя довольно хорошо, оживленно (!?) и даже нетерпеливо: скорей приступить. Задержка в утюжке фрака. Переговоры о нем, о чае и пр. с «бюро» гостиницы. В 6.15 — машина, ведомая самим импресарио. В 6.30 репетиция: дважды прогнал «Фигаро»; Шестую Чайковского: ответственные куски; 2-я ч. и кусочки Шостаковича с Ойстрахом.

В 7.15 кончили. Звучит тускловато. Зал уютный, с нависшими балконом и ложами, уголками, но… места для публики не только сзади, а и вокруг и позади оркестра… В темной дирижерской, отделенной от общей оркестровой комнаты лишь стеклянной перегородкой, переоделся во фрак, умылся, попил чаю. (Л. принесла «Альберти»).

В 8.40 — концерт. Все прошло удачно. 1-е отделение даже как-то чересчур спокойно. Только в антракте расшалилось сердце. Симфония прошла на редкость правдиво и легко. Овации с криком и топотом.

Запомнилась в одной из лож немолодая дама вся в белом, белых мехах и искрах бриллиантов, и стройная молоденькая блондинка, до предела декольтированная, — в партере. Да еще две старушки, водрузившиеся прямо на стульях в самом оркестре, мешавшие мне выходить и уходить и отчаянно хлопавшие мне навстречу. После концерта Курт предложил завтра переехать в Вёве — побыть на Женевском озере. С нами в отель поехал некий Арутюнян (тот самый, который с Ойстрахом утащил утром Л. и Курта). Мы переоделись, после чего этот самый Арутюнян повез нас в старый город, в старый кабачок <…> Было очень мило и славно, но до последней степени непосильно… вернулись в 2.30 ночи, а бедная Жай не могла еще лечь спать, т.к. опять надо было укладывать чемоданы к завтрашнему переезду. Потом, когда легли, заснуть все равно не сумели… В середине ночи изнеможение мое дошло до предела: лежал и стонал.

17 июня.

В 9.15 — завтрак. Пасмурно. Капли дождя. Прохладно. Вызвали такси и втроем, с Куртом, на вокзал. В 10.50 — поезд на Вёве. Едем почти вдоль самого озера. Между нами и водой — вьется шоссе. Мелькают машины. Горы за озером укутаны туманом, обложены тучами. Едем со скоростью более 100 км (тут все дороги электрические). Около 12-ти Лозанна. Маневрируем. Почтенный «обер» проходит с колокольчиком: «Le déjeuner est prêt!» [«Завтрак готов!»] Компания американцев встает и следует в вагон-ресторан. В 12 отбываем из Лозанны. Поезд идет над самой водой. Испуганные гагары ныряют. Тучи чаек поднимаются из-под берега. В 12.20 — Вёве. Встречают Боря и Кертлинг. Вновь пленительно чистыми улочками идем в отель «Три Короля». Довольно пустынно: воскресенье. Получаем блещущую новизной и лаконизмом бледно-фисташковую комнатку с окнами в зеленый дворик с неизменными дроздами. Втроем обедаем внизу в нарядном немноголюдном ресторане, от Саркисова получаем необходимые инструкции, от Бори — гонорары и идем к озеру.

Выходим на просторную площадь среди свободно стоящих старинных домиков под черепицей и башней с часами. Идем по набережной среди вековых подстриженных платанов. На фоне дымно-сизых гор нежно зеленеет вода озера. Накрапывает тихий дождик. Бегут белые пароходики, покачиваются на воде белоснежные лебеди. Дождь усиливается. Заходим в один из отелей, переждать. В вестибюле компания помещенных здесь оркестрантов.

Вернувшись «домой», ложимся поспать. Прохладно; довольно тихо, хотя и тут издали доносится рычание мотоциклов и прочих голосов цивилизации. Все время вспоминаются Софиано: дядя Петя с его страстью к путешествиям, властная тетя Шура, тихая, замкнутая маленькая Таня… Ясно представляются они здесь в далеких, ушедших днях… Заснуть не удается. В 5 часов встаю разобрать и привести в порядок портфель, рецензии. Л. отправляется в душевую (ванн здесь нет) мыться, полоскаться.

На дворе все еще дождь. Курт в фойе с каким-то встретившимся ему здесь приятелем детства. Не дожидаясь, ужинаем без него. Кельнерша, ритуал сервировки, грелки под кушанья, вода с куском лимона. «М-г! Спаржу едят пальцами, после чего их обыкновенно ополаскивают», — сказала мне кельнерша в ответ на вопрос о назначении этой воды; чувствую себя дикарем…

Перед сном Курт и Л. пошли прогуляться. Я — домой, заряжал кассеты. В 12 часов легли, прослушали по радио прелестно кем-то сыгранную «Розамунду» — и крепко заснули.

18 июня.

9 час. встали. Птичьи голоса. Шорох дождя. Со стенок глядят картинки из балетной жизни: «В школе», «За кулисами». В pandan [соответствие] — по радио уж совсем нежданные глазуновские «Времена года». После завтрака с пресловутым «poritch’eм» в 10.30 втроем пешком в Монтрё (!) и Шильонский замок. Идем по шоссе над озером, иногда набережной у самой воды.

Дождь перестал. Тихо. Кругом виллы, цветущие розы, запах влажных деревьев, каких-то пряно пахнувших кустов, газонов. Со всех сторон щебетание птиц, зябликов, дроздов. Кой-где по мелкому гравию дорожек проходит садовник. Пробегают машины по шоссе. Но очень малолюдно: еще не сезон. Наконец входим в Монтрё; знакомые с детства, оживают забытые впечатления: островок с пирамидальным тополем и светлым особнячком, высоко на склоне — знакомый отель… Вот здесь я был 42 года назад… Здесь шел папа…

Идти хорошо: даже спазмы молчат. Только раз пришлось посидеть. Зеленоватая гладь озера, запах воды, укутанные туманами Альпы, невесомый воздух, благостность, благородство всего окружающего — вызывает чувство довольства, покоя, легкости и немного грусти воспоминаний. <…> Идем долго. К Шильонскому замку добираемся в 1.15. Заглядываем в ларек с шильонскими сувенирами к чете очаровательных старичков. Бегло осматриваем дворы, дворики, залы, лестницы замка — времени мало. Идем поблизости в «Taverne de Chillon». Уютный ресторанчик, молоденькая француженка-кельнерша, блистающая сервировка, вкусная еда (зажженный фитилек под кастрюлькой с растопленным маслом); рядом компания веселых швейцарцев за пивом и картами. В 3 час. идем на пристань. Через полчаса подходит колесный пароходик; на палубе ветерок; пенится у носа голубовато-зеленая прозрачная вода, проплывают темные платаны набережной с белеющими под ними пятнышками лебедей, уходят темные леса и горы, Шильонский замок постепенно сливается с ними, наконец, за поворотом исчезает тесная группа домов, отелей Монтрё, издали похожая на вафельки.

В 4.30 — Вёве. Л. и Курт отправляются покупать шоколад, я — домой. В 6 часов все встречаемся внизу в вестибюле: через полчаса отходит поезд на Цюрих. В 6 час. 36 мин. отъезжаем из Вёве. На выходе из Вёве — прощально распахивается нежная гладь Женевского озера с туманными, молчащими громадами Альп. Вечер светлеет: проглядывает солнышко, тепло озаряет воду, леса, домики. Все… Прощай, Швейцария.