дока, с толпами ждущих найма матросов, целым районом, занятым увеселительными заведениями, красочными вывесками кабачков, с даже днем горящими неоновыми рекламами, названиями: «Монте-Карло», «Эльдорадо», объявлениями о показе «греховных» фильмов… с изображениями полуголых женщин. Несмотря на гораздо большую скромность и меньшую крикливость реклам, Гамбург выглядит гораздо параднее, богаче и как-то солиднее Берлина (западного). И конечно, монументальнее. В 3.30 дома. Обед. Еда строго лимитирована: антрепренер кормит нас у частника по строгим нормам. После обеда ожидание и приход к нам посла СССР в Федеративной Германии — В.А. Зорина. Его приход с женой и «свитой» — любезность, но тут же предложение принять мне участие в нашем концерте в Кельне, где значится концерт Курта. Причина: будет, дескать, весь дипломатический корпус (!?!?) и, мол, неудобно, чтоб я не участвовал.

Долго после его ухода не мог очухаться и с 7.30 до 9.30 спасительно ушел в партитуры. Ужин среди столиков с совершенно невменяемыми от впечатлений, но старающимися сделать безразличное лицо лабухами, под писк и тяпанье салонного оркестра.

После ужина, вконец утюканные, вышли с Куртом пройтись. Кишит толпа, огни, машины. По темным углам — молчат ожидающие фигуры женщин. Дома у меня Боря Шальман: указания ему на завтра (чтоб оркестр поехал в зал пораньше и позанимался там). Сосновая ванна и опять, несмотря на сильнейший шум улицы, крепкий сон.

7 июня.

После завтрака забежал в фотографический магазинчик, находящийся среди нескольких других в вестибюле гостиницы, отдал проверить купленные в Берлине «Контакс» и поехал на репетицию. Репетиция с 10.30 до 1.30 с перерывом на целый час (ждали прилета Ойстраха из Берлина). 1-й заезд — Пятая симфония Чайковского с пропусками и увертюра «Фигаро»; 2-й заезд — Шостакович.

С 3 до 6 час. сон в тихой (во двор) маленькой комнате Пономарева (рядом с нашей). В 7 — машина. Чувствую сильную слабость.

Но 1-е отделение концерта прошло хорошо, если не считать эпизода с лопнувшей во время каденции струны на скрипке Ойстраха, конечно, отразившегося на силе впечатления от концерта Шостаковича. В антракте слабость моя усилилась. Но и на этот раз обошлось: симфония прошла очень хорошо и вызвала целую бурю в зале. Запомнились из послеконцертного кошмара, когда мокрый подписывал автографы и, как во сне, жал чьи-то руки, кем-то сказанные слова: «Да ведь это же второе рождение Чайковского!» Но мне хотелось только одного в тот момент: спокойно сесть и пить, пить, пить, пить… В гостинице заходят и уходят, мелькают у нас: Курт, Лия, Пономарев. Когда остались одни, Л. укладывалась до 2-х ночи. Потом легли, но заснуть не удалось вовсе, ни на минуту.

8 июня.

Всю ночь за окном грохот и рев невидимых чудовищ. В 6.30 встал. Идет дождь. Очень свежо. Снес чемоданы к Пономареву, оттуда их возьмет Шальман. В 8 часов завтрак. В газетах уже есть 2 статьи о вчерашнем концерте. Обе, несмотря на признание, в недобром тоне.

9.15 опять садимся в машину. Дождь продолжается. Опять нескончаемый автобан, обсаженные липами изгибы шоссе, «гастхаузы», бензоколонки с яркими вывесками «Esso» и «Shell», поля, леса. Множество встречных и попутных машин. Все несутся сломя голову: скорость от 80–120 км! Мелькают громадные с громадными прицепами, затянутые брезентом и расписанные названиями фирм, синие, красные, бежевые грузовики-фургоны! В одном месте пришлось делать объезд: въехали «вглубь страны». Вдоль дороги зашумели зелеными своими знаменами березы и влажные от дождя, лапчатые клены, замелькали аккуратные, тихие кирпичные строения деревень. С 11-ти показалось солнце. Проехали раскинувшийся в стороне Ганновер. В 12 час. показались невысокие горы, с краснеющими по зеленым склонам пятнами селений. В 1.30 «Rasthaus». Обедаем. Неожиданное появление послихи Зориной, возвращающейся к себе в Бонн. Трогаемся дальше. Все чаще селения, маленькие города. Задымили трубы Рура. Запахло коксом.

На подступах к Кельну поток машин густеет, движение замедляется. Наконец, около 5-ти вдалеке Кельн. Мутно-серохолодный Рейн, стальные арки мостов, сплошной поток медленно разменивающихся машин и за Рейном — город с возносящей в самое небо свои шпили скалоподобной глыбой Кельнского собора. Пробираемся среди кишащих улиц, мимо частых и неприбранных останков разбитых строений и в узенькой улице останавливаемся у вывески: «Atlantik».

Гостиница не первого разряда («разбора»), но очень чисто, горячая вода, уютные коридоры. Две пожилые, одетые в черное, крашенные «хозяйки», смахивающие на владелиц сомнительного заведения, не без плохо скрытого опасения — встречают нас.

Пока устраивались, знакомились с положением дел, приходит весть о прибытии автобусов с оркестрантами. Расселение проходит трудно и хлопотно: в 3-х гостиницах, одна из них в районе публичных домов, грязная, без удобств. Масса недовольных.

Идем вниз, в ресторан. Кормят медленно, не очень расторопно и неохотно. После ужина Пономарев собирает так называемый штаб. Мы с Л. хотим лечь спать. Но не тут-то было: то то, то другое отвлекает или мешает. Вдобавок почти под нашей комнатой (обрадовавшей нас надеждой на тишину, т.к. выходит на двор с поющим дроздом) начинает остервенело играть джаз. За всей сутолокой и растерянностью легли только в 12. До этого еще заходил Пономарев поделиться итогами вечера. Ах да, забыл! Часов в 7 появлялся Твердохлебов и не то приветствовал, не то высматривал, не то чего-то не договаривал, не то ожидал чего-то. Официально же приходил с вопросом о том, когда же нам будет удобным присутствовать на приеме в посольстве. Ну, мы, конечно, отправили его куда следует, рассказав о нагрузке и переутомлении коллектива. Джаз под нами грохотал до 3-х ночи. Но мы с устатку все же скоро заснули и крепко спали до утра.

9 июня.

Встали по привычке в 9-м часу. После завтрака, прошедшего более организованно, чем вчерашний ужин, и даже с некоторой дозой почтительности ко мне со стороны ober’а, мы с Куртом поехали на репетицию. Зал — громадное спортивное помещение на манер того, что был в Остраве в прошлом году, но с хорошей акустикой, хотя немного гудящий. Я продирижировал для Курта кусочки «Раймонды», затем он стал репетировать. Работа шла хорошо, и все звучало. В 12 за мной заехала Л. с Лией, и мы отправились покупать мне пальто. На обратном пути на несколько минут вошли в Кельнский собор.

Впечатление необычайной силы… Серого камня, могучие, почти крепостные стены. Недосягаемые своды. Линии, застывшие в вышине; некоторые из них стрельчатые, из разноцветного стекла витражей. Сумеречно прозрачное молчание. Молчание застывшее в формах… Таково Молчание, такова неизбежность, такова Смерть. Но не страх Смерти, а ее величие. Спокойствие, манящий покой. Прохлада Смерти… Да, если Православная церковь пытается помочь живущему на