И царь Кусман, живой и невредимый, вышел из горницы, соседствующей с тронным залом. Был царь бледен и худ, со спутанной бородой, но глаза его горели прежним задорным огнем.

— Здравствуй, царь-батюшка! — обрадовался стрелок, падая перед царем на колени и целуя его руку. — До чего же я рад тебя видеть!

— Здравствуй, здравствуй, — проскрипел Кусман. — Так, говоришь, закончилась война-то?

— Закончилась, государь! — улыбнулся Андрей, вскакивая на ноги, — За нами победа, за тобой — царство.

— Это хорошо, — кивнул царь, — А теперь, друг мой, коли ты такую весть мне принес радостную, проси чего хочешь!

Стрелок повалился на колени, но Кусман вовремя опомнился:

— Э нет, дружок! О том, чтобы я тебя с котом разлучил, и думать забудь!

— Нет, — рассмеялся Андрей, — с котом-то мы, государь, вроде как в ладу живем. Я о другом просить хотел.

— О чем же?

— Отпусти меня, батюшка, — тихо проговорил стрелок, — надоело мне эдак служить да ко двору ходить. Вольным хочу заделаться, семью заиметь. Какая семья та службе!

— Значит, жениться хочешь, — задумчиво сказал царь, — А что, есть кто на примете?

— Есть, — зарделся Андрей, — как не быть!

— Эх, огорчил ты меня, признаться. Со службы-то уйти, а? Но ничего не попишешь: коли обещал, стало быть, выполнять надобно. Царское слово, оно, брат, крепкое! Отпускаю тебя, Андрейка.

— Спасибо, государь! — воскликнул бывший стрелок, снова целуя государю руку.

— Одежу сдай, — приказал царь. — Хотя, погоди, кому же сдать-то, коли разбежались все, как зайцы… Ну значит, просто сыми да положи на видном месте.

— Как же, царь-батюшка, — удивился Андрей, — а в чем же я свататься пойду, коли голым останусь? Позволь хоть до свадьбы поносить!

— Позволяю, так и быть, — махнул рукой Кусман.

— Спасибо, и… прощай, царь-батюшка, — низко поклонился молодец и направился к дверям.

Маланьица молча смотрела ему вслед, а потом с укоризной обратилась к Кусману:

— Государь! Неужто так просто отпустишь верного своего служаку? Нешто позабыл уже, что подарить ему обещался?

— Да помню я, помню, — нахмурился царь, постоял, подумал, помял в руках расшитый золотом кушак. И наконец окликнул бывшего своего стрелка: — Эй, Андрейка, поди-ка еще сюда!

Молодец замер на месте, обернулся с удивлением, увидел, что царь не шутит, и подбежал к нему.

— Чего изволишь, царь-батюшка?

— Руку давай, — словно бы нехотя проговорил Кусман.

— Это зачем? — с опаской поинтересовался Андрей. — На что тебе, государь, моя рука?

— Да давай уже, кому говорят, — досадливо сказал царь, — Чай, не съем…

Андрей, настороженно косясь на Кусмана, протянул ему руку, а тот, закрыв ее своей рукой, что-то быстро вложил в ладонь.

— Что это? — удивился молодец, ощупывая пальцами царское подаренье.

— Вот выйдешь из палат моих, там и поглядишь, — строго ответил Кусман и махнул рукой. — Ну иди уже, чего стоишь!

Андрей как мог сильно сжал руку с подарком и, поклонившись, быстро зашагал прочь из тронного зала. Маланьица усмехнулась и бросилась за ним следом. За дверями она догнала молодца и с улыбкой предложила:

— Взгляни-ка, Андрейка, что тебе царь-то пожаловал!

— Угу, — устало кивнул он, раскрыл ладонь, да так и обмер: — Это что же такое?

В руке у Андрея лежало золотое яичко, чуть поменьше куриного, гладко отполированное, чуть теплое на ощупь. Было оно на удивление тяжелым, да так, что руку оттягивало к земле.

— Так что же это? — повторил Андрей, разглядывая подарок.

Маланьица улыбнулась шире:

— Это, Андрейка, Золотое царство. Вместе с городами и селами, лесами и реками.

— Неужто все? — изумился стрелок. — И дворец? И Золотинка? И роща тенистая, что за зелеными холмами?

— Все, что есть в Золотом царстве, все здесь, — кивнула царица. — Ты ведь, я знаю, хочешь отсюда прочь идти за счастьем да за подвигами ратными?

— Откуда ты знаешь? — покраснел Андрей, — Ну хочу…

— Я все знаю, — хихикнула Маланьица, — а только в каком бы далеком краю ты ни был, коли захочешь сюда воротиться: — брось яичко наземь, и все Золотое царство окажется перед тобой.

— Здорово, — покачал головой Андрей, — спасибо тебе, милая.

— Мне-то за что? — удивилась Маланьица. — Ты царю Кусману благодарствуй, друг мой.

— Кабы не ты, не сносить бы мне головы, — проникновенно сказан Андрей. — Спасибо тебе, царица.

— Я не царица, — смущенно потупилась девушка.

— Для меня ты всегда царица, — улыбнулся молодец и положил яичко себе за пазуху, будто маленькое теплое солнышко на груди спрятал.

Из дворца вышли молча. Маланьица вызвалась проводить Андрея до самых ворот. А там уже давно поджидала Яга, сидящая верхом на верном своем Светомире. Руки доброму молодцу она не протянула, поклонилась только Маланьице как старой знакомой. Андрей вздохнул и взгромоздился на спину чудному коню.

— Прощай, царица!

— Прощай, Андрей.

Грустно улыбнулась Маланьица и медленно побрела обратно во дворец, а Яга велела Светомиру мчаться прямиком к Северному морю.

Дорогой Андрей то задремывал, то рассеянно смотрел по сторонам, думая о чем-то своем. Через несколько часов конь домчал их до заснеженного берега.

— О! — обрадованно закричал Вертодуб, бросаясь навстречу Светомиру, — Андрейка! Ну как там?

— В порядке все, — устало проговорил Андрей, ища глазами Зелинегу, — а царевна где?

— Там она где-то, — отмахнулся Вертодуб, — тебя решила дожидаться, по берегу гуляет. А мы уж и не чаяли тебя сегодня увидеть, думали, ты там заночуешь, змея седлать хотели! А ты вон как быстро обернулся!

— Здравствуй, брат, — улыбнулся подошедший Витомысл. — Ну как, что там творится?

— Хорошо все, — пробурчал Андрей и быстро зашагал вдоль берега.

— Куда это он? — изумился Вертодуб и с удивлением взглянул на Витомысла. Тот только руками развел. — Странно, — пробормотал Вертодуб и вдруг стукнул себя по лбу: — Все ясно!.. Неужто девка ему по душе пришлась?

— Может быть, — хмыкнул Витомысл, — это уж его дело.

— Эх ты, — укорил товарища Вертодуб, — а еще друг называется! Да она ж это… неживая, короче!

— А по-моему, очень даже живая, — задумчиво протянул Витомысл, — вон как бегает шустро! Мертвые вроде не такие резвые, они тихо лежат.

— Ага, лежат они! — возмутился Вертодуб. — С моей теткой слыхал, что было? Мужик у ней помер, так веришь ли, три седмицы подряд под окошко к ней являлся и песни распевал непотребные!