Как он ни кипел внутренне, приходилось терпеть – мало ли чтопридет в голову стерве, следует сбавить обороты…

– Ладно, – сказал он примирительно. – Что мы, всамом-то деле, цапаемся, как дураки…

– Я не начинала…

– Ладно, – повторил он, встав и подойдя совсемблизко. – А ты, я смотрю, совсем оправилась, похорошела…

Он вовсе не кривил душой – она и в самом деле выгляделапрекрасно, нагулявшая здоровый румянец на свежем воздухе и деревенскойсметанке, подмазанная и причесанная, в новеньких джинсах и рубашке навыпуск.Шевельнулись прежние желания. Вадим оттеснил ее в уголок и прижал, бормочачто-то глупое, но, едва стал расстегивать на ней рубашку, Ника приняласьвсерьез отбиваться.

– Не дури… – пропыхтел он, справившись-таки с паройпуговиц. – Законный муж как-никак…

Ника отпихнула его так, что он отлетел к столу, едва не сшибего спиной, миски звонко посыпались на пол, раскатились.

– Ты чего тут творишь? – раздался за спиной склочныйголос хозяйки. – Верка, он что, к тебе пристает? Двинь ты ему меж глазповарешкой, с ними, кобелями, так и надо…

– Успеется, – фыркнула Ника, торопливо застегиваярубашку. – Все равно больше не полезет.

– Ах, так ты уже и Верка? – покривил губы Вадим. –Даже имечко другое? Поздравляю…

– Ты или есть садись, или уматывай! – напустилась нанего хозяйка, загораживая массивной фигурой не столь уж узкий двернойпроем. – Что к девчонке пристал? Девочка красивая, работящая, порядочная,нужны ей такие, как ты вот, бичева перелетная! Начальнику пожалуюсь, если ещевозле Верки увижу!

Вадиму вдруг стало невероятно смешно, и он, присев на уголлавки, расхохотался – ситуация была нелепейшая, особенно умиляло обещание этойсвятой простоты пожаловаться хахалю на законного мужа.

– Да он же в зюзю пьяный… – понимающе заключилахозяйка. – От, ироды! Эти, что уехали, Славка с тем бритым, соседкепродали ящик тушенки, а когда открыли, оказалось, никакая это и не тушенка –каша перловая… Где их теперь ловить? Она Паше пожаловалась, да что толку? Ищиветра в Шантарске… Вер, гони ты его, чтоб не приставал, алкаш мозгоблудский…

– Непременно, теть Лида, – фыркнула Ника, схватилаупомянутую поварешку и замахнулась: – Вали отсюда, алкаш мозгоблудский! Невидать тебе легкой добычи! Не отпробуешь ты моего девичьего тела, охальник!

Она откровенно забавлялась, но простодушная хозяйка все этопринимала за неподдельный праведный гнев и наставительно подзуживала:

– От так его! Двинь поварешкой по наглой морде, в самом-тоделе! Будет тут охальничать!

Вадим, решив не связываться, сделал им обеим ручкой и пошелсо двора.

Возвращаться допивать честно заработанную «какаву» что-то нетянуло, коли уж можно было продолжить вечер более приятным образом, и оннаправился на другой конец деревушки – к Томкиному дому. «Хонда» стояла на томже месте, возле Пашиной резиденции, и это натолкнуло Вадима на мысль обочередном кусочке здешней головоломки, который столь неожиданно, сама о том неведая, подсунула Ника…

Томка его встретила со всем радушием, выставила пару бутылок«Стервецкой», и вскоре после парочки обязательных ради соблюдения минимумаприличий фраз они оказались на старомодном диване, поверх кусачего шерстяногоодеяла. Свои наблюдения Вадим, понятное дело, держал при себе, но он ужедавненько подметил, что белокурая продавщица в тесном общении с мужчиной вовсюдемонстрирует отнюдь не примитивный деревенский стиль, а, в общем, хорошийкласс, далекий от незатейливых крестьянских изысков. Учитывая, что видаковздесь не имелось, кое-каких штучек и позиций она могла нахвататься только на городскомасфальте – разумеется, не в буквальном смысле слова. Чувствовалась раскованнаягородская школа, оконченная с отличием.

Встреча проходила в теплой, дружественной обстановке – такчто диван скрежетал и скрипел, словно корабль в бурю. Стемнело, но корабль ещедолго носился по штормовому морю, треща всеми шпангоутами.

Бабка заявилась, когда они уже наплавались вволю и ленивотискали друг друга, пребывая в том неопределенном состоянии, когда и вставатьвроде бы пора, и обрывать жалко. Стукнула дверь. Вадим притих, как мышка, ноТомка самым спокойным тоном громко предупредила:

– Бабка, сюда не лезь, у меня кавалер смущается…

Бабка зажгла тусклую лампочку в другой комнате и приняласьтам возиться, побрякивая посудой без особенной злости, потом проворчала:

– Идите жрать, что ли, кувыркаетесь, поди, три часа…

Томка проворно влезла в халатик и отправилась туда. В темпеодевшись, Вадим последовал следом, испытывая некоторое смущение от конфузностимомента. Бабка, однако, возилась с ужином и особо на него не таращилась,принимая действительность с отрешенной философичностью буддийского даоса.Собственно говоря, Томке она приходилась не бабкой, а родной теткой, новступила уже в тот возраст, когда деревенских женщин бесповоротно зачисляют вбабки. Она что-то ворчала, конечно, выставляя на стол большую банку снеизменной «какавой», – про бесстыжих девок, про городских ветрогонов, укоторых одно на уме, про всеобщее и окончательное повреждение нравов, но душу вэто не вкладывала, так, создавала шумовой фон.

– Шурши, бабка, шурши… – отозвалась Томка без всякогопочтения. – Рассказывал мне дед Степа, как ты в хрущевские времена на парус бригадиром все стога в округе разворошила…

– Так грех-то сладок, а человек падок, – отозваласьбабка.

– Вот то-то и оно. Одна радость – перед зимой с мужикамипообщаться. Потом снег ляжет, будет у нас скука и отсутствие всякихразвлечений…

– Родителям в Бужур напишу, – равнодушно пообещалабабка.

– Пиши.

Бабка кивнула на Вадима:

– Он хошь не никонианин?

– Что? – не понял он.

– В какую церковь ходишь?

– Да ни в какую, откровенно говоря, – признался он.

– Все же легче. Ладно, хоть не щепотник. Безбожник еще можетдушу спасти, в у никонианского щепотника и души нет, как у собаки. Собака хотьдом сторожит, а от никонианина и этого нету.

– Бабка у нас староверка упертая, – пояснилаТомка. – Здесь раньше все староверами были, деревня в царские времена,говорят, была здоровущая…

– То-то и оно, что безбожник, – ворчала бабка, наливаясебе «какавы». – Были бы с крестом на шее, не полезли бы в Калауровскуюпадь[2]. Федор сегодня мимо ехал, видел, как вы там со своимипроводами бегали. Вот этот твой сухарник[3], – она ткнулапальцем в Вадима, – даже поссать в чистом поле остановился.