Все моментально оживились – тема, похоже, всерьезинтересовала каждого.

– Точно! – с чувством сказал Мухомор. – Первый развижу, чтобы так носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов понему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП…

– И кресты разматывали по всему профилю.

– И с магнитометром лазили, – добавил Бакурин, кивнувна «уазик», заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника. –Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да имагнитка при разведке на воду совершенно ни к чему.

– Вот то-то, – почесал в затылке Худой. – ПомнитеКошурниково? Оставалось пройти еще километров пять, уголок участка. Только яснобыло, что это получится мартышкин труд…

– К тому времени ясно было, – кивнул Бакурин.

– Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записалпромеры из головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении,зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде – участок без всякойперспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли…

– Да я сам не пойму, что на Пашку нашло, – призналсяБакурин.

Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию – достаточно итого, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все этоподметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, нодипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознаниинекие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутье бизнесмена, обостренноевдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе…

– Что митингуем? – спросил Паша, неожиданно появившисьиз-за машины.

– Обсуждаем твой внезапный прилив трудовогоэнтузиазма, – ответил за всех Бакурин. – Осталось на этом участкесейсмику провести – и будет по полной программе… Паша, родина все равно медальне навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие…

– Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, кактебе угодно, – хмуро отозвался Паша. – Давайте в машину, кончаем.Чует мое сердце, сейчас дождик хлобыстнет…

Он оказался плохим метеорологом – когда минут через двадцатьприехали в деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшиетучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, непроявил желания возвращаться на профиль – и совершенно неожиданно образовалсясвободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем.

Подворачивалось самое простое, но идеальное решение – идтина разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого началабыла обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего,и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправилсяк вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасейвершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря вуспех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Онилениво отнекивались, упирая на полную обреченность задуманного: Томка без денегспиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. Вконце концов Мухомор безнадежно махнул рукой и ушел из избы – в дверях чуть неналетев на Пашу.

– Ага! – обрадованно рявкнул тот. – Я всю деревнюобыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался…

– Чего такое? – насторожился Вася.

– Поднимайся на крыло. Повезешь Бакурина с бригадой в Бужур.На вечерний поезд как раз успеют.

– А завтра никак?

– Шевелись давай! Не на Луну лететь, еще засветлообернешься. Мужики уже собрались.

– Новые дела… – проворчал Вася. – Ты что, участокзакрываешь?

– Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать большенечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать утой прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, какштык! – закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел,хлопнув дверью.

– Оборзел Пабло… – ворчал Вася, неторопливодокуривая. – Пока в Бужур, пока обратно – часов восемь вечера будет.Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда ужточно не повезу – хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакуринцами.Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик?

– Начальство есть начальство, – равнодушно пожалплечами Вадим, сам ничего не понимавший.

– То-то. А шофер есть шофер, машина есть машина… – он схитрейшим видом ухмыльнулся. – Ежели «уазик», которому сто лет в обед, вБужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинилсячестно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебепузырь привезу…

– Да зачем мне тебя закладывать?

– Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнетмой самоход…

– Слушай! – торопливо удержал его Вадим. – Не надомне пузыря… Телеграмму отправить можешь из Бужура?

– Да запросто. У Лизки денег возьму…

Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес наклочке серой оберточной бумаги – больше ничего подходящего не нашлось. Подумалнад текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал:«Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков».

На душе моментально стало веселее.

– Отправлю, – заверил Вася, тщательно свернувбумажку. – Святое дело… Ну, пока.

Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый иэнергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой «Дюрасел» взаднице:

– Иисус дрыхнет? И хер с ним… Пошли!

– Что стряслось? – опомнился Вадим только на улице.

– С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилимпару сушин, потом поколем все – а бабка ставит ведрышко «какавы»! Остальных нахвост сажать не будем – самим мало…

– Ну, пошли, – сказал Вадим без особой охоты. Пить неособенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, даи делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от «какавы», онсодрогнулся, но зашагал следом.

– Топор бабка дает, а пилы у нее нету, – в приятномпредвкушении общения с ведром «какавы» тараторил Мухомор. – Я договорилсяс Томкиной бабкой, у нее пила есть, сейчас заберем… А допивать можно и кТомке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно еще поставит, ежелиты ее в благодарность трахнешь…

– А ты? – ухмыльнулся Вадим.

– Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливальщик. Сам трись,пока молодой, я уж свое оттер…

– Эй, комбайнеры!

Они повернулись в ту сторону. У палисадника стоялапотасканная белая «хонда» года рождения этак девяностого, а ее хозяин небрежноманил их пальцем: