– Щас, – сказал я раздраженно. – У тебя и шуточки!

– Какие шуточки, – переспросила она растерянно, – развене слышишь?

– Слышу, – ответил я. – Хорошо, только надень прозрачнуюночную сорочку. И обязательно туфли на самых высоких каблуках.

Она привстала, отыскивая взглядом шлепанцы, переспросила снедоумением:

– Почему на высоком?

– А чтобы красиво падать с высоты, когда будешьоглядываться, – пояснил я. – Надо будет упасть не меньше трех раз. И чем сбольшей высоты, тем лучше. В смысле, эротичнее. А прозрачная рубашка… не знаю,их все в таких случаях надевают. Наверное, чтобы монстры возбудились.

Она зябко передернула плечами:

– Ладно, пусть скребется.

– Будь здесь, – сказал я.

– А ты?

– Пойду загляну в остальные комнаты, – сказал я. –Рыться в вещах не буду, не бойся, капиталистка, только убеждюсь… убедюсь, чтоникто не прячется.

– Может быть, лучше утром?

– А если утром проснемся с перегрызенными глотками?

С пистолетом в руке и фонариком в другой я продвигалсямедленно, прислушиваясь к каждому шороху. В коридорах и в любой комнате преждевсего включал свет, а выходя, не выключал, пусть горит, здесь не Приморье,электричества хватит, а кто уплатил за дом, заплатит и за электроэнергию.

Все комнаты с прекрасной мебелью, знаток бы сказал, чтогармонично, подобрано со вкусом, я тоже бы так сказал, я же хорошо воспитан, агармонично или не гармонично на самом деле, это только сама мебель знает, унас, демократов, вкусы то и дело меняются, сегодня гармонично одно, а к обедууже другое.

Снизу доносились едва слышные стоны и звон цепей, но вподвалы я решил не спускаться, привидения подождут, тыщу лет ждали, дернулдверь последнего в этом коридоре чуланчика…

…в глаза ударил слепящий свет, будто в лицо направили мощныйавиационный прожектор. Кожу опалило сухим горячим ветром. Ослепленный, яприкрыл глаза обеими руками, проморгался, ахнул. Сквозь слезы прорисовываютсяжаркие горы оранжевого песка, ослепительно синее небо, весь мир – песок, какзастывшие волны расплавленного золота, веет жаром, солнце обжигает голову иплечи.

– Ни фига себе… – пробормотал я, сделал шаг, в трехшагах из песка торчит черный камень с рунами на двух сторонах, а сверху грубовырубленное изображение языческого идола с толстыми губами и широким задом. Ненаш, отметило сознание автоматически. У наших предков вкусы нормальные, безперверсий: толстые бабы с широчайшими жопами и могучим выменем до серединыживота,

Я сделал еще шажок и вдруг ощутил неладное. Оглянулся,сердце остановилось в страхе: позади такая же бескрайняя пустыня, а я посредиэтой бескрайности, это же какой-то силурийский период, это же докембрий, здесьнет жизни, одни только ракоскорпионы и трилобиты! Я попал и самую хитрую изловушек, этого никак не учел, здесь я и в суп, и в ощип, и даже в гриль нашампур…

Из-за барханов мелькнуло нечто темное. Исчезло на миг, акогда показалось снова, я догадался, что это черные тюрбаны, хотя по такойжаре… впрочем, черные красочнее. Подчеркивают зловещесть, в эти времена шляп,похоже, еще не носили. Не носят.

Люди выехали на крупных зверях, которых я принял было заверблюдов, потом с ужасом сообразил, что это обросшие шерстью динозавры, а то идраконы, что, собственно, одно и то же. Меня заметили, несколько человекповернули своих животных, песок взлетел из-под копыт фонтанами. Я застыл, меняокружили в мгновение ока, сверху нависли, как клювы башенных кранов, мордыдинозавров.

– Я рашен турист, – сказал я торопливо. – Новый рашен,почти олигарх!.. За меня можно выкуп, можно выменять на что-нибудь. К примеру,на бусы, я ж демократ – большего не стою.

Двое спрыгнули с динозавров, те смирно жевают жвачки, я недвигался, меня грубо повернули спиной, я ощутил, как руки крепко стянули веревкой,а рот мне туго забили кляпом. Один из всадников крикнул с нетерпением:

– И чо будете робыты?

– Жертву Перуну, – ответили у меня за спиной. – Вославу незалежной Гыксосии!

– А-а-а, – протянул всадник, – цэ дило добре… Толькопоскорее, а то фараон вже збирае вийско…

– Та що нам його вийско? – ответил тот, что стягивалмне руки. – До вэчора весь Египет будэ пид нашой гиксоской владею.

Мне связали ноги, сильный удар бросил лицом в горячий песок.Я закашлялся, гиксосы засмеялись, уже все в седлах, засвистали, повернулиживотных и помчались в сторону солнца. Как я понял, начинается знаменитоезавоевание Египта гиксосами. Значит, я попал в далекое прошлое, но хоть не насотни миллионов лет, уже легче, до моего времени всего-то тысяч пять лет, а тои вовсе четыре с половиной.

Они унеслись, а я остался лежать на песке, связанный туго,как упакованный спальный мешок. Солнце печет нещадно, губы сперва простопересохли, потом полопались, как подсыхающая земля. Соленая струйка потекла врот, но я отказался глотать кровь, хотя вроде бы не принимал иудаизм или ислам,хотя клясться не буду, в моей прошлой жизни мало ли чего случалось, солнечныйжар прожигает веки, какие же непрочные, фигня, а не веки, прямо папироснаябумага или же промасленная, из которой делают стенки для фонариков.

Горло хрипит, а уши уловили странный зловещий шорох. Яповернул голову. Раскаленное, как слиток металла, тело, как будто окунули вжидкий гелий. Ко мне подползает самая огромная змея, какую я только видел, авидел я… честно говоря, ни одной еще не видел, но змея огромная, чешуйкискрежещут по песку, словно ползет по исполинскому наждачному бруску, пастьразинута, жарко, глаза выпучены, немигающие, зрачки вертикальные, как у кошек,а язык длинный и раздвоенный на конце, как двузубая вилка…

Я содрогнулся, холодное отвратительное тело коснулось моейноги, а змея переползла ногу, помедлила, а затем начала сворачиваться в кольцо,полагая, видимо, что нашла защиту от солнца и ветра. Я застыл, страшась сделатьдвижение, толстые кольца двигаются медленно, словно родом из Эстонии. Прямозасыпает, зараза, наконец улеглась, даже вздохнула с чувством глубокогоудовлетворения.

Солнце передвинулось на западную часть неба, тамвеликолепный закат, краски играют на бис, автор всего великолепия выходит и довольнокланяется, заслужил, все здорово, особенно то, что жара чуть спадает, а ночьюздесь, говорят, вообще вода замерзает в лужах, хотя где это в Сахаре вода? Шеязатекла, но я упорно отворачивал лицо от солнца, в чистом безоблачном небемелькают черные мухи, и когда раздался далекий грохот и в паре сот метровопустился небольшой космический корабль, я тоже сперва подумал, что это муха,только побольше.

Люк распахнулся, по простой лесенке на песок спустилсяподросток, за ним еще один, а когда вышел третий, еще меньше, я врубился, чтоэто не подростки, совсем не подростки. Наверняка и на других планетах есть своикамбоджийцы и вьетнамцы, хотя эти без туземных пик и барабанов, а одеты вкостюмы высотных летчиков. Лица, правда, открыты, я плохо рассмотрел, а ониразбрелись в разные стороны, время от времени что-то хватают в песке, суют вящички либо бегом относят в корабль.