– Вот, возьмите ваши деньги! – сказала я ему. – Не надо ихот вас мамаше, потому что вы ее проклинаете, – хлопнула дверью и тотчас же убежалапрочь.

Ее глаза засверкали, и она с наивно вызывающим видомвзглянула на старика.

– Так и надо, – сказала Анна Андреевна, не смотря на НиколаяСергеича и крепко прижимая к себе Нелли, – так и надо с ним; твой дедушка былзлой и жестокосердый...

– Гм! – отозвался Николай Сергеич.

– Ну, так как же, как же? – с нетерпением спрашивала АннаАндреевна.

– Я перестала ходить больше к дедушке, и он перестал ходитько мне, – отвечала Нелли.

– Что ж, как же вы остались с мамашей-то? Ох, бедные вы,бедные!

– А мамаше стало еще хуже, и она уже редко вставала спостели, – продолжала Нелли, и голос ее задрожал и прервался. – Денег у нас ужничего больше не было, я и стала ходить с капитаншей. А капитанша по домамходила, тоже и на улице людей хороших останавливала и просила, тем и жила. Онаговорила мне, что она не нищая, а что у ней бумаги есть, где ее чин написан инаписано тоже, что она бедная. Эти бумаги она и показывала, и ей за это деньги давали.Она и говорила мне, что у всех просить не стыдно. Я и ходила с ней, и намподавали, тем мы и жили. Мамаша узнала про это, потому что жильцы сталипопрекать, что она нищая, а Бубнова сама приходила к мамаше и говорила, чтолучше б она меня к ней отпустила, а не просить милостыню. Она и прежде к мамашеприходила и ей денег носила; а когда мамаша не брала от нее, то Бубноваговорила: зачем вы такие гордые, и кушанье присылала. А как сказала она этотеперь про меня, то мамаша заплакала, испугалась, а Бубнова начала ее бранить,потому что была пьяна, и сказала, что я и без того нищая и с капитаншей хожу, ив тот же вечер выгнала капитаншу из дому. Мамаша как узнала про все, то сталаплакать, потом вдруг встала с постели, оделась, схватила меня за руку и повелаза собой. Иван Александрыч стал ее останавливать, но она не слушала, и мывышли. Мамаша едва могла ходить и каждую минуту садилась на улице, а я еепридерживала. Мамаша все говорила, что идет к дедушке и чтоб я вела ее, а уждавно стала ночь. Вдруг мы пришли в большую улицу; тут перед одним домомостанавливались кареты и много выходило народу, а в окнах везде был свет, ислышна была музыка. Мамаша остановилась, схватила меня и сказала мне тогда:«Нелли, будь бедная, будь всю жизнь бедная, не ходи к ним, кто бы тебя нипозвал, кто бы ни пришел. И ты бы могла там быть, богатая и в хорошем платье,да я этого не хочу. Они злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайсябедная, работай и милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу квам!..» Это мне говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ееслушаться, – прибавила Нелли, дрожа от волнения, с разгоревшимся личиком, – ивсю жизнь буду служить и работать, и к вам пришла тоже служить и работать, а нехочу быть как дочь...

– Полно, полно, голубка моя, полно! – вскрикнула старушка,крепко обнимая Нелли. – Ведь матушка твоя была в это время больна, когдаговорила.

– Безумная была, – резко заметил старик.

– Пусть безумная! – подхватила Нелли, резко обращаясь кнему, – пусть безумная, но она мне так приказала, так я и буду всю жизнь. Икогда она мне это сказала, то даже в обморок упала.

– Господи боже! – вскрикнула Анна Андреевна, – больная-то,на улице, зимой?..

– Нас хотели взять в полицию, но один господин вступился,расспросил у меня квартиру, дал мне десять рублей и велел отвезти мамашу к намдомой на своих лошадях. После этого мамаша уж и не вставала, а через три неделиумерла...

– А отец-то что ж? Так и не простил? – вскрикнула АннаАндреевна.

– Не простил! – отвечала Нелли, с мучением пересиливая себя.– За неделю до смерти мамаша подозвала меня и сказала: «Нелли, сходи еще раз кдедушке, в последний раз, и попроси, чтоб он пришел ко мне и простил меня;скажи ему, что я через несколько дней умру и тебя одну на свете оставляю. Искажи ему еще, что мне тяжело умирать...» Я и пошла, постучалась к дедушке, онотворил и, как увидел меня, тотчас хотел было передо мной дверь затворить, но яухватилась за дверь обеими руками и закричала ему: «Мамаша умирает, вас зовет,идите!..» Но он оттолкнул меня и захлопнул дверь. Я воротилась к мамаше, леглаподле нее, обняла ее и ничего не сказала... Мамаша тоже обняла меня и ничего нерасспрашивала...

Тут Николай Сергеич тяжело оперся рукой на стол и встал, но,обведя нас всех каким-то странным, мутным взглядом, как бы в бессилии опустилсяв кресла. Анна Андреевна уже не глядела на него, но, рыдая, обнимала Нелли...

– Вот в последний день, перед тем как ей умереть, передвечером, мамаша подозвала меня к себе, взяла меня за руку и сказала: «Я сегодняумру, Нелли», хотела было еще говорить, но уж не могла. Я смотрю на нее, а онауж как будто меня и не видит, только в руках мою руку крепко держит. Я тихоньковынула руку и побежала из дому, и всю дорогу бежала бегом и прибежала кдедушке. Как он увидел меня, то вскочил со стула и смотрит, и так испугался,что совсем стал такой бледный и весь задрожал. Я схватила его за руку и толькоодно выговорила: «Сейчас умрет». Тут он вдруг так и заметался; схватил своюпалку и побежал за мной; даже и шляпу забыл, а было холодно. Я схватила шляпу инадела ее ему, и мы вместе выбежали. Я торопила его и говорила, чтоб он нанялизвозчика, потому что мамаша сейчас умрет; но у дедушки было только семь копееквсех денег. Он останавливал извозчиков, торговался, но они только смеялись, инад Азоркой смеялись, а Азорка с нами бежал, и мы все дальше и дальше бежали.Дедушка устал и дышал трудно, но все торопился и бежал. Вдруг он упал, и шляпас него соскочила. Я подняла его, надела ему опять шляпу и стала его рукой вести,и только перед самой ночью мы пришли домой... Но матушка уже лежала мертвая.Как увидел ее дедушка, всплеснул руками, задрожал и стал над ней, а сам ничегоне говорит. Тогда я подошла к мертвой мамаше, схватила дедушку за руку изакричала ему: «Вот, жестокий и злой человек, вот, смотри!.. смотри!» – тутдедушка закричал и упал на пол как мертвый...

Нелли вскочила, высвободилась из объятий Анны Андреевны истала посреди нас, бледная, измученная и испуганная. Но Анна Андреевнабросилась к ней и, снова обняв ее, закричала как будто в каком-то вдохновении:

– Я, я буду тебе мать теперь, Нелли, а ты мое дитя! Да,Нелли, уйдем, бросим их всех, жестоких и злых! Пусть потешаются над людьми,бог, бог зачтет им... Пойдем, Нелли, пойдем отсюда, пойдем!..

Я никогда, ни прежде, ни после, не видал ее в такомсостоянии, да и не думал, чтоб она могла быть когда-нибудь так взволнована.Николай Сергеич выпрямился в креслах, приподнялся и прерывающимся голосомспросил:

– Куда ты, Анна Андреевна?

– К ней, к дочери, к Наташе! – закричала она и потащилаНелли за собой к дверям.