– Да… хорошенькое дельце! – почти испуганно пробормоталФессалоне. – А я-то надеялся, что ежели обстоятельства сложатся совсем худо,скажем, попаду я в узилище, из коего бежать не будет возможности, ты сможешькупить мою свободу за эти бумаги. А ты и забыл, как до них добраться. Я жепоказывал тебе. Смотри, Маттео. Все кресты наклонены влево – только одинвправо. Но заметно это, если только станешь вот здесь и будешь освещать плитусверху. А чтобы не запутаться – она есть середина большого перевернутогокреста, составленного из малых. Это же очень просто.

– Ну очень! – проворчал Маттео. – Ежели знаешь, то и впрямьпросто.

Однако теперь он отыскал нужный камень и, сильно надавливая,обвел пальцем едва заметную выпуклость на нем.

Снова послышался скрип, и все трое вздрогнули. Было что-тожуткое в этом тихом, скрежещущем звуке.

– Изрядно же все заржавело! – попытался Фессалоне усмешкойотогнать подступавший кошмар. – В следующий раз нужно захватить масло и смазатьпружины.

– Да разве же вам еще понадобится этот тайник? – снескрываемым ужасом воскликнул Маттео, который явно чувствовал себя неуютно и соткровенным ужасом озирался на углы, заполненные густой тьмой.

– Мало ли что бывает в жизни, – философски проговорилФессалоне и отважно сунул руку в темный зев тайника. – Ага, вот они. Все цело,хвала господу нашему, все цело! Конечно, я так и знал, что ни у кого не хватитхитрости разгадать эту загадку… Теперь и Лоренцо Анджольери, и состояниеБайярдо – все в наших руках! Я скажу ему: «Дочь замуж выходит, нужно ейприданое, сами знаете, нельзя же ее так бросить, как башмак с ноги. Может,сторгуемся?» – и покажу ему эти бумаги, за которые он душу дьяволу отдаст, нето что деньги нам с тобой, дитя мое!

– Пусть лучше даст слово, что оставит нас в покое, – тихосказала женщина. – Что мы больше не увидим его никогда в жизни, не услышим онем, не узнаем от него никакого вреда!

– Разве что если ты его попросишь, – в сомнении проговорилФессалоне – и тут же расхохотался, услышав ее исполненный ужаса возглас:

– Нет! Нет, никогда! Я не хочу его больше видеть никогда!

– Ладно, успокойся, – сказал Фессалоне. – Я все сделаю сам, тыже уедешь, когда захочешь. Так и бросишь на произвол судьбы старого отца?

– Ты мне не отец, – проговорила она так тихо, словнопыталась заглушить все чувства, которые раздирали в этот миг ее сердце. – И тыведь получишь деньги. А я вернусь в Россию.

– Вы бессердечны, синьорина, – захныкал Маттео. – Вашбатюшка воротился с того света…

– Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что он воротился изпреисподней, – перебила его женщина. – Не тебе причитать, Маттео! Ты помог емуподстроить все так, словно Лоренцо убил его, а потом ты же уговаривал менябежать из Венеции без оглядки, чтобы избежать мести Лоренцо. Вы прекраснознали, что он пошлет за мной погоню, а значит, внимание его будет отвлечено отФессалоне на меня. Я была приманкой, брошенной охотникам, в то время какнастоящая дичь спокойно забилась в нору, и вы оба, наверное, здоровоповеселились, воображая, как Чезаре преследует меня? Вы обрекли меня назаклание!

– А вот и нет, – обиженно проговорил Фессалоне. – Я былоткровенно счастлив, увидев тебя в театре, я мечтал, чтобы мы снова жиливместе, как встарь. Но ты изменилась. Ты так изменилась!..

– Все изменилось, – с глубокой горечью проговорила она. –Все рухнуло! И теперь я хочу только покоя.

В то же время Маттео, который давно уже едва сдерживал дрожьот холода и страха, так застучал зубами, что спорившие с испугом обернулись кнему.

– Во имя господа, – с трудом вымолвил старик. – Умоляю вас,синьор, вас, синьорина: уйдем отсюда, мало что зуб на зуб не попадает, так ещеи сердце заходится. Дело слажено – чего медлить? Поговорите уж потом. Да и обчем говорить?

– Вот именно, – хмыкнул Фессалоне. – Сейчас пойдем, нет,погодите. Посвети мне, Маттео, я проверю, все ли бумаги достал.

Маттео, который уже поднялся на две или три ступеньки,неохотно приостановился. Свеча была у него, и Фессалоне пришлось повыше поднятьсвернутые в трубку бумаги, чтобы осветить их. И в это время… в это время светзаслонила чья-то рука, появившаяся сверху, из темного зева люка, выхватиласверток, а потом так толкнула Маттео, что он не удержался на лестнице искатился вниз, сбив с ног и Фессалоне. Им потребовалось несколько секунд, чтобывскочить, а в это время наверху послышался противный, раздирающий душу скрежет.

– Плита! – вскрикнул Фессалоне, опрометью кидаясь к лестницеи взмывая по ней… для того, чтобы изо всей силы удариться головой внадвинувшийся камень и оглушенным вновь свалиться с лестницы.

– Нас заперли! Мы в ловушке! Мы погибли! – воскликнулаженщина, и ее голос был последнее, что донеслось до человека наверху,стремительно убегавшего прочь, сжимая в руке драгоценные бумаги Байярдо.

***

«Ну и дурак же я!» – подумал князь Андрей, размереннымисаженками рассекая черную воду и с отвращением отплевываясь: вода отдавалазатхлостью и солью. А может быть, он плевался из отвращения к себе.

Эта мысль – насчет дурака – была не нова. Она преследовалакнязя Андрея с того самого рокового вечера, когда он раненый воротился домой –и выслушал отчаянную исповедь своей венчанной жены. Не Александры Казариновой,нет. Лючии… Лючии Казариновой?!

«Ну и дурак же я!» – подумал он в бешенстве. Это же надо –дать себя так провести! Он даже ни слова упрека не мог бросить жене – онемел отизумления и ярости. Просто выслушал ее молча, а потом так же молча повернулся иушел, вернее, уковылял прочь, и еще хватило сил добраться до кровати. Онпомнил, как прибежала к нему Ульяна, и именно ее милое, тонкое лицо он виделпотом склоненным над собою все те долгие дни и ночи, пока метался в жару.Помнится, ему тогда все время мучительно хотелось оказаться по горло в холоднойводе, чтобы охладить пылающее тело… ну вот и оказался. Правда, спустя месяц, авсе-таки… Как говорят мудрые люди, не желай ничего слишком сильно – бог ведьможет и исполнить твою просьбу!