Сейчас она готова была бы принять самую мучительную истрашную казнь, только бы на ее охладелый лоб легла рука Андрея. Но смерть ее ибез того будет страшна и мучительна, так что поменяться ей с судьбой нечем.Нечем… не на что ей купить последнюю встречу с Андреем и отмщение Лоренцо. Испасение Александры! Она ведь тоже заперта и обречена на гибель, если вближайшие дни Лоренцо или Чезаре не хватятся ее и не начнут искать. Но им и в головуне придет, где она! Вдобавок, судя по рассказам Маттео и Фессалоне, проклятыйАнджольери обращался со своей пленницей отвратительно, мерзко, выставляя ее напубличный позор. Она даже сбежала от него как-то раз, но он настиг ее и жестокоизнасиловал прямо в гондоле, о чем ходили потрясающие слухи среди баркайоли.Cкорее всего Анджольери и его пособник просто-напросто забудут все на радостяхи уедут в Рим, не больно-то заботясь даже о судьбе исчезнувшей «Лючии». И чтозаботиться? Тот, кто запер тайник Фессалоне, слышал ее голос и уверен, что онаи есть Лючия, обманом выкравшая ключ и спасшая приемного отца. То есть она,конечно, и впрямь Лючия, но их противник думает, что Лючия – это Александра, аона – она тогда кто?

Ох, Santa Madonna, Porca Madonna, как все запутано, какбезнадежно все перепутано! И долго еще после того, когда перестанет биться еесердце, будет длиться эта роковая путаница, затеянная треклятым БартоломеоФессалоне в одну темную венецианскую ночь почти девятнадцать лет тому назад.

А он, дьявол, дьявол, содеявший все это, еще находит в себесилы смеяться!

– Однако сейчас, кажется, самое время высказывать своипоследние желания, – хохотнул Фессалоне. – Любопытно знать, о чем кто из насмечтает в этот роковой миг своей жизни? Вот ты, Маттео, чего хотел бы сейчасбольше всего на свете?

– Я, синьор, – охотно начал старый плут, – сейчас большевсего на свете хотел бы оказаться в кабачке, что у северных ворот Эрберии,сидеть там за столом, и чтоб вокруг меня стояли фьяски, фьяски, фьяски [56] сбесподобным фалернским или игривым фриульским. Вот мое последнее желание!

«Скоро твоим последним желанием будет глоток самой грязной итухлой воды», – злорадно подумала Лючия, но это оживление не долго длилось: ведьи ее предсмертное желание будет столь же низменным. И все же она несомневалась, что до последнего дыхания будет желать того, в чем сейчаспризналась вслух, ответив на вопрос Фессалоне:

– Более всего на свете я хочу уничтожить Лоренцо, спастисестру, а потом вернуться с нею в Россию, чтобы увидеть Андрея. После этого яготова умереть.

Фессалоне тихо свистнул.

– В одном наши желания, бесспорно, совпадают. Анджольеридолжен умереть. Я не раз пытался добраться до него. Однажды был совсем рядом,мог нанести удар, но смерть должна была выглядеть естественной. Я передал емуотравленное письмо… Не пойму, какая сила спасла его тогда! А больше мне непредставилось удобного способа. Теперь же убить его было бы достаточно просто.Та, другая девочка все еще сидит взаперти, и если бы ты появилась в палаццоАнджольери, тебя непременно приняли бы за нее. То есть за себя. Ну, за ту, когопривезли из России! У меня есть некое снадобье… – Фессалоне сунул руку в тайники извлек округлый флакончик: выпуклые бока отливали тусклым золотистымсвечением. – Ты пришла бы в палаццо Анджольери, вылила бы это в серебряныйчеканный кувшин, из которого только и пьет Лоренцо по какому-то там обычаюсвоего рода (гостям наливают из других сосудов; пить из этого – привилегияБайярдо!), и дело было бы через пять минут слажено. Ну а потом… потом пути наширазойдутся. Ты отправишься в страну медведей и снегов вместе со своей крикливойблизняшкой, а я уйду на покой, куплю себе виллу где-нибудь на юге, может быть,в Неаполе – там куда теплее, чем здесь! И засяду писать мемуары. Вот о чем явсегда мечтал: не заботиться о деньгах, всего себя посвятить творчеству.

– Ну а деньги-то откуда взялись бы? – зло спросила Лючия. –Или это тоже несбыточная мечта?

– Ну почему такая уж несбыточная? – с обидой в голосепроизнес Фессалоне. – За те годы, пока бумаги Байярдо были в моих руках, ясумел заставить старика Гвидо передать на сохранение третьему лицу – некоейбанкирской конторе в Неаполе – изрядную, очень изрядную сумму. Пока она лежитсебе, на нее начисляются проценты. Но, по моей же указке, в завещании князяБайярдо появился один хитрый пункт. В случае его смерти и смерти Лоренцо этиденьги должны быть переданы человеку, который предъявит письма о Фьоре Байярдо.То есть мне.

– Ну, это тоже сказки! – пренебрежительно фыркнула Лючия. –Писем-то у тебя нет! Они у Лоренцо!

– А синьор Лоренцо Анджольери, то бишь, Байярдо, покуда жив,– поддакнул Маттео.

– И ты, Брут! – усмехнулся Бартоломео Фессалоне. – Оба вы –Фомы неверующие! Обрушились тут на меня, а главное-то позабыли!

– Что же? – спросили хором Лючия и Маттео – и испуганноотмахнулись от Бартоломео, ибо им на миг почудилось, будто изо рта еговырвалась не речь или смех, а какой-то страшный, раздирающий уши скрежет.

Но в следующее мгновение они поняли свою ошибку: скрежеталаодна из каменных плит стены, тяжело и неохотно сдвигаясь со своего места,становясь на ребро и отверзая темную глубь, в которой мерцала вода. Легкая рябьбежала по волне, и в ней дробился, дрожал свет полной луны, одевшей Венециюпризрачным серебристым покрывалом. Скрежетала эта благословенная плита, аФессалоне хохотал:

– Вы забыли, что последнее желание приговоренных к смертидолжно быть исполнено! Да будет благословен строитель, снабдивший этот подвалтайными выходами в потолке, стене и даже в полу. Ну, сквозь пол мы провалимсякак-нибудь в другой раз, а пока пройдем сквозь стену. Надеюсь, ты умеешьплавать, дитя мое?

Лючия зачарованно кивнула, вряд ли слыша, что он говорит.Она была так потрясена, что словно бы в столбняк впала. Мелькнула одна мысль:«Я снова увижу Андрея!» – и растворилась в блаженной пустоте, воцарившейся в ееголове. Она неотрывно глядела на колокольню Святого Марка, вздымавшуюся кчерному небу, словно серебряный перст. Чудилось, это указующий перст Рока, иесли следовать ему, откроешь путь к счастью!

Что-то холодное оказалось в ее руке. Взглянула – тот самыйфлакончик, который Фессалоне недавно достал из тайника. В этом флаконе – смертьЛоренцо. Спасение сестры. И, может быть, счастье с Андреем!