– Все в порядке, – пересохшими губами прошептал Джейк. –Никакого поезда нет. Спи, спи, мальчик.

– Чик, – согласился косолап и опять закрыл глаза.

Джейк перевернулся на спину и стал глядеть на звезды."Блейн не просто мучитель, – думал он. – Он опасен. Оченьопасен".

Да, возможно.

"Никаких "возможно"!" – с жаромнастаивал его рассудок.

Ладно, Блейн мучитель – факт. Но ведь в его "Итоговомэссе" о Блейне говорилось и кое-что еще?

"Блейн – истина. Блейн – истина. Блейн – истина."

– Мама родная, ну и дела, – прошептал Джейк. Он закрыл глазаи через считанные секунды снова спал. На этот раз без сновидений.

К полудню следующего дня, поднявшись на гребень новогостепного кряжа, они впервые увидели мост. Он был переброшен через Сенд там, гдерека сужалась, поворачивала к югу и текла вдоль городской черты.

– Мать честная, – негромко проговорил Эдди. – Сьюзи, тебеэто ничего не напоминает?

– Да… похоже на мост Джорджа Вашингтона.

– Точно, – согласился Эдди.

– Что МДВ делает в Миссури? – спросил Джейк.

Эдди посмотрел на него.

– Еще разок, дружище?

Джейк сконфузился.

– Я хотел сказать, в Межземелье. Ну, ты понял.

Эдди так и впился в него глазами:

– Ты-тооткуда знаешь, что это Межземелье? Когда мы вышли кдорожному камню, тебя с нами не было.

Джейк сунул руки в карманы и принялся разглядывать своимокасины.

– Приснилось, – коротко пояснил он. – А ты думал, я заказалэту прогулку через папиного турагента?

Роланд взял Эдди за плечо:

– Покамест оставь это.

Эдди бросил на Роланда быстрый взгляд и кивнул.

Они еще немного постояли, глядя на мост. Они успелипривыкнуть к очертаниям города на горизонте, но это было нечто новое. Далекиймост словно парил в небе – бледный неясный очерк на полуденной синеве. Роландсумел разглядеть четыре пары невероятно высоких металлических вышек – по однойу каждой оконечности моста и две в середине. Между ними в воздухе покачивалисьдлинные полукружья исполинских тросов. Эти полукружья соединялись с настиломмножеством вертикальных линий – то ли такими же тросами, то ли металлическимибалками; чем именно, Роланд не разобрал. Зато он заметил бреши и много времениспустя понял, что мост уже не идеально ровный.

– Пожалуй, в скором времени этот мост окажется в реке, –сказал он.

– Может быть, – нехотя откликнулся Эдди, – но, по-моему, всене так уж плохо.

Роланд вздохнул.

– Загад не бывает богат, Эдди.

– А если яснее? – Эдди расслышал в своем голосе обиду, нобыло уже поздно.

– Я хочу, чтобы ты верил своим глазам, Эдди, вот и все. Я сотроческих лет помню такую поговорку: "лишь дурень, еще не проснувшись,верит, что видит сон". Смекаешь?

Эдди почувствовал, что на языке у него вертитсясаркастический ответ, и после недолгой борьбы подавил желание съязвить. Простострелок (юноша не сомневался, что неумышленно, впрочем, легче от этого нестановилось) умел заставить Эдди почувствовать себя совершеннейшим сопляком.

– Да вроде, – наконец сказал он. – Это про то же, про чтолюбимая поговорка моей матери.

– Какая же?

– Надейся на радость, а жди беды, – кисло отозвался Эдди.

Лицо Роланда озарила улыбка.

– Пожалуй, присловье твоей матушки мне больше по душе.

– Но мост-то стоит!– вспылил Эдди. – Согласен, не в таком ужон сказочном состоянии, небось, тыщу лет без капремонта, но ведь стоит же! Игород – вон он! Может, все-таки не такой уж страшный грех надеяться, что тамотыщется что-нибудь полезное? Или кто-нибудь, кто, вместо того, чтоб в наспалить, накормит нас и научит уму-разуму, как старики из Речной Переправы?Разве такой большой грех надеяться, что нам, может быть, еще повезет?

В наступившей тишине Эдди, к своему смущению, понял, чтопроизнес речь.

– Нет. – Сказано это было по-доброму, с той теплотой,которая, когда бы ни прозвучала в голосе Роланда, неизменно удивляла Эдди. –Надеяться никогда не грех. – Стрелок оглядел своих спутников, словнопробуждаясь от глубокого сна. – Сегодня мы дальше не пойдем. Пришла порапотолковать, а на это надобно время.

Стрелок сошел с дороги и не оглядываясь зашагал по высокойтраве. Миг – и остальные последовали за ним.

До встречи со стариками из Речной Переправы Сюзаннавоспринимала Роланда исключительно сквозь призму тех немногих телевизионныхфильмов, которые она видела: "Шайенна", "Стрелка" и,конечно, их общего прототипа, "Ружейного дыма". "Ружейныйдым" она иногда слушала с отцом по радио еще до выхода одноименнойпостановки на телеэкран (при мысли о том, насколько Эдди и Джейку чужда идеярадиоспектакля, Сюзанна улыбнулась – с места сдвинулся не только мир Роланда).Она еще помнила, что говорил в начале каждой такой короткой пьески актер,читающий текст от автора: "…человек поневоле становится недоверчивым,осторожным – и в глубине души одиноким".

До Речной Переправы в этой фразе для нее был весь Роланд. Онне был широкоплеч, как Маршал Диллон, и вовсе не так высок, и его лицо казалосьСюзанне скорее лицом усталого поэта, чем слуги закона с Дикого Запада, но онапо-прежнему продолжала видеть в стрелке телесное воплощение выдуманногоканзасского блюстителя порядка, чье единственное призвание, предназначение ицель (помимо редких попоек в "Длинной ветви" с дружками-приятелямиДоком и Китти) – Искоренение Нечестного Образа Жизни.

Теперь она поняла, что когда-то Роланд был не простофараоном, кому вменялось в обязанность объезжать словно созданные кистью Далипросторы на краю света. Ему случалось выступать в роли дипломата, посредника,и, возможно, даже наставника. Более же всего он был солдатом того, что здесьназывали Светом, вероятно, подразумевая под этим те силы цивилизации, которыеудерживали человека от истребления себе подобных достаточно долго для того,чтобы допустить некоторый прогресс. Не столько наемник, охотник за головами,сколько благородный странствующий рыцарь – вот кем был Роланд в свое время, иво многих отношениях время его еще не прошло; обитатели Речной Переправыопределенно так считали. Иначе с чего бы им преклонять в пыли колена ради егоблагословения?