но Таскаев как будто восстановлен», «кончил институт, и куда сейчас уходит, не знаю»; «апелляция Матвеева еще не разобралась (судя по его письму)». «Матвеев перевелся в Ленинград в начале 1930 года, с ним я сохранял письменную связь, писал [ему] письмо из Томска, [получил ответ] в котором [тот] сообщал, что его исключили из партии – это было примерно в феврале месяце. Из Коломны не успел написать, а впрочем, насколько припоминаю, писал открытку, в которой сообщал, что, может быть, с практики заеду в Ленинград – посмотреть город – на эту открытку я получил его ответ, на который уже не успел ответить <…>»[611].

Вопрос: Изложите подробно, до какого времени Вы поддерживали оппозиционные связи с Ивановой Марией, когда и где встречались, что Вам известно о ее подпольной деятельности, а также и Ваше участие? <…>

Ответ: Иванова уехала из Томска в Новосибирск в конце января 1928 г., насколько помню, а я сам в середине февраля мес[яца] [19]28 г. С момента отъезда Ивановой из Томска моя связь с ней прекратилась.

Вопрос: Изложите сущность В[ашей] беседы с Ивановой Марией в Томске в конце 1929 г. и начале 1930 г.

Ответ: Я уже говорил, что связь с Ивановой была у меня прекращена в начале 1928 года.

Вопрос: Сущность В[ашей] переписки с Ивановой Марией в 1929 г.?

Ответ: Переписки не было[612].

А вот Голяков выдавал Кутузова, говорил, что тот имел, еще как имел, связь с Ивановой из руководящей тройки томской оппозиции: «Я <…> знал, что она приезжала в г. Томск в декабре или январе 1929–30 года, и виделась с Кутузовым у них на квартире, о ее приезде мне говорил ее брат Александр, а о том, что она виделась с Кутузовым, то она сама мне говорила». Еще раз Голяков встретил Иванову в культотделе на Анжерских копях: «Я был у жены, а она проезжала с какой-то комиссией. Я спрашивал, зачем здесь и была ли в Томске, она сказала, что была и видела Кутузова. Когда я приехал в Томск, спросил Кутузова, почему он не сказал мне, что ее видел, то он ответил, забыл сказать, т. е. дал понять, что не хочет говорить. <…> Знаю, что он получал письмо от Ивановой, но мне читать не давал». Голяков видел Иванову и ранее, в октябре 1928 года, когда ездил в Томск. «Разговор был о политике партии, что т. Сталин делает все, чтобы посадить левых, а о правых говорит вскользь, что правых он боится и есть основания полагать, что политика правых возьмет верх. <…> Был у нее всего несколько часов – 2–3, не больше»[613].

Следствие интересовалось связями Кутузова с сосланным в Барнаул публицистом Л. С. Сосновским, бывшим редактором газеты «Беднота». Весной 1929 года ОГПУ приписало Сосновскому руководство сразу тремя троцкистскими группировками; он решительно отрицал вину, но был осужден[614]. В письмах Сосновского товарищам по оппозиции критиковалась политика Сталина в деревне. В январе 1930 года в «Бюллетене оппозиции» было опубликовано сообщение, что заключенные Томского изолятора издавали под редакцией Сосновского журнал «Правда за решеткой». Там говорилось: «Закрытие рынка, поголовный обход дворов, введение в употребление термина „излишки“, запрещение молоть крестьянам зерно выше скудной потребительской нормы, принудительное распределение (с наганом) облигаций займа, нарушение всех сроков взимания налога, самообложение как дополнительный внезапный налог на середняка (кулака окулаченный аппарат не очень беспокоил) – где в нашей платформе или контртезисах что-нибудь подобное? Упразднение нэпа в деревне – кому из нас могло это прийти в голову даже в горячке дискуссии? А ЦК все это осуществил»[615].

Все это было созвучно содержанию коломенской листовки. Следствие допытывалось у Кутузова: «В чем выражалось В[аше] участие в установлении связи с заключен[ным] Сосновским?» – «Когда я узнал от Голякова, что в Томске в тюрьме находится Сосновский и что у Голякова намечаются возможности установить с ним связь <…>, я ухватился за эту мысль с целью подкрепить свои колебания в сторону обратного возвращения в сторону троцкизма». Все это было, в нынешней оценке Кутузова, «результатом того, что я не стоял на твердой партийной основе». Тем самым «был дан толчок на путь двурушничества»[616].

Голяков свидетельствовал более конкретно: «В январе или феврале месяце 1930 года Кутузов высказал мнение – связаться с Сосновским <…> через фельдшера Пороскуна Тихона, члена партии, у которого спрашивал, как живет Сосновский, в каком положении и с кем сидит, тов. Пороскун говорил мне, что он сидит один, питается хорошо, гуляет в сутки 3–4 часа. Был у Пороскуна 2 раза в марте месяце 1930 года. Тов. Пороскун совершенно не знал, с какой целью я его спрашиваю <…>». По свидетельству Кутузова, «из этой попытки ничего не вышло, т. к. Голяков, очевидно, переоценил свои возможности».

В протоколе допроса появляется еще один загадочный персонаж.

Вопрос: Когда и кто к В[ам] приезжал из Новосибирска с завода «Труд»?

Ответ: Понятия не имею[617].

В ОГПУ знали, что из столицы Сибири приезжал некий «Степан». Голяков был знаком со Степаном Ивановичем Филимоновым, бывшим студентом СТИ, который «сейчас работает в г. Томске научным сотрудником в том же институте». Филимонов был активным участником дискуссии 1927 года, когда он «лихорадил» ячейку. При проверке всплыла информация, что в 1919 году Филимонов оставался на территории белых. Кутузов и Голяков подчеркивали, что с ними Филимонов «в крайне нехороших отношениях в силу тех причин, что у него нехорошее прошлое, и он от нас имеет характеристику „Пройдоха“». Голяков знал партизана, который обличил Филимонова в том, что тот был офицером карательного отряда белых, – за это Филимонова исключили из ВКП(б).

Кутузову и Голякову задали еще один вопрос, с подвохом: «Кто проживает в Ленинграде по адресу ул. Красных Зорь 26/28 кв. 118 и ул. Гоголя номер 16 кв. 18?» Впрочем, следователь не скрывал, что ответ ему известен. «В каких отношениях эти лица с известными вам троцкистами?» – допрашивал он, намекая, что знает, что там проживает семейство Евдокимова и его молодые сподвижники по оппозиции. Голяков отвечал: «Я знал, что жили там Сидоренко Федор Саввич, он студент Политехнического института им. Калинина, Мазуров Борис также был студент и Ширяев Дмитрий» – они уехали в Ленинград на учебу. Для Голякова, который остался в Томске, это были друзья, хотя с некоторыми он давно не виделся: «Сидоренко и Мазуров это мои бывшие друзья, а которыми связи не имею с 1924 года (знаком с ними был по городу Томску по учебе)». «С Сидоренко Ф. С. встретился в 1930 году 30 июня на городской станции железной дороги.