так плотно, что даже не понять, где кончаюсь я и начинаешься ты. Я люблю это слишком сильно.

Запускаю пальцы в его волосы.

– А еще, кажется, тебе нравится мучить меня.

Смерть вновь усмехается:

– Совсем немножко.

И он вновь начинается двигаться, входя в меня сильными резкими толчками, пока вода вокруг нас не закипает, пенясь.

Рука его скользит к моему клитору, он гладит его, и, о боже, это уже нечестно!

Перехватываю его запястье, пытаясь оторвать от себя руку.

– Это… уже… слишком, – мычу я.

– Потерпишь, – настаивает Смерть. И продолжает играть клитором, проводя по нему подушечкой пальца снова, и снова, и снова, продолжая входить в меня.

Нет, правда, слишком.

Я кричу, растворяясь в ощущениях. Хватаюсь второй рукой за его волосы, и он рычит в ответ.

Потом наклоняет голову, зажимает губами мой сосок, задевает его зубами – и все. Я кончаю.

Неистовый оргазм разбивает меня вдребезги, раздирает в клочья. Он все длится и длится, и каждое движение бедер Смерти растягивает его еще немного. Но даже когда пик наслаждения позади, всадник не убирает руку от моего клитора.

Я снова тянусь к его запястью, а он смеется.

– Не думаю, кисмет. Еще не все.

Смотрю на него так, словно у него выросли две головы, – ну, по крайней мере пытаюсь. Чертовски это трудно, когда тебя гладят изнутри и снаружи.

– Танатос.

– Да, – он одаривает меня волчьей ухмылкой, – повторяй мое имя, именно так.

– Это уже слишком, – настаиваю я.

– Ну, мы оба знаем, что ты от этого не умрешь.

Ха-ха, как смешно.

Нет.

Захлебываюсь воздухом, чувствуя, что вот-вот меня накроет новый оргазм, как будто первого и не было вовсе.

И все-таки прыскаю:

– Не верю!

Вода ледяная, волны обрушиваются на нас, но ничто из этого не отвлекает меня так сильно, как всадник-садист, решивший помучить меня наслаждением. Смерть вгоняет в меня член, и истерзанная киска пульсирует.

Танатос одаривает меня дьявольской улыбкой – и щиплет мой клитор.

И я снова взрываюсь. Ногти впиваются в его кожу, я запрокидываю голову – и всецело отдаюсь ощущениям.

А Смерть, наклонившись, целует меня в шею.

Щипать он меня перестал, но руки не убрал. Я чуть не рыдаю, потому что если секунду назад это было чудесно, сейчас-то уже хватит!

Почти уверена, что Танатосу просто любопытно, сколько оргазмов подряд он может из меня выжать.

Думаю, он не понимает, что я тоже могу играть на нем.

Моя рука проскальзывает между наших ног и ложится на его бубенцы.

Смерть стонет, и ноги его слегка дрожат.

– О, ты полагаешь, у тебя одного есть ключи от королевства? – хрипло говорю я и тихо провожу ногтями по чувствительной коже.

Глаза всадника расширяются.

– Лазария, – выдыхает он.

– Да-да, произноси мое имя именно так. А еще лучше – моли.

Я продолжаю играть с его яйцами, пытаясь не обращать внимания на то, до какого зверского состояния доводят меня его умелые прикосновения.

Всадник сбивается с ритма.

– Ты… безжалостна, – выдавливает он и кончает с криком, вколачиваясь в меня снова и снова.

Облегченно вздыхаю, когда его рука наконец оставляет мой клитор в покое и член, дернувшись еще несколько раз, выскальзывает наружу. А потом Смерть просто стоит, прижимая меня к себе.

Крепко обнимаю его за шею, утомленное тело льнет к нему.

– Ты ублюдок, – шепчу я.

И чувствую щекой, как он улыбается.

– Твой ублюдок.

Сглатываю.

– Да, – соглашаюсь я. – Ты мой.

______

Мы лежим на пляже, по-прежнему обнаженные. Океанский воздух прохладен, но крылья Смерти теплы, и я укрылась под одним из них.

В ночных небесах над нами раскинулся Млечный Путь. Звезды сверкают как драгоценные камни.

– Что ты чувствуешь, когда смотришь на звезды? – спрашиваю я.

Танатос поворачивает ко мне голову:

– А предполагается, что я должен что-то чувствовать?

Я невольно смеюсь:

– Я пытаюсь обсудить серьезные темы, а ты все портишь.

Он продолжает смотреть на меня, и когда я запрокидываю голову, ища его глаза, я вижу в них желание, как будто он жаждет самой моей сущности.

Через мгновение с трудом отрываюсь от него и снова гляжу на небо.

– Каждый раз, когда я смотрю туда, вверх, мне кажется, что я понимаю, кто я есть на самом деле.

– И кто же ты? – тихо спрашивает он.

Клянусь, он напрягается в ожидании моего ответа.

– Это забавно, – отвечаю я. – Когда я смотрю на звезды, я не чувствую себя кем-то, скорее чем-то. Как будто я что-то, чему не нужно ни тревожиться, ни бояться. Я просто есть.

Смерть все глядит на меня, и взгляд его тяжел.

Наконец он запрокидывает голову к небесам.

– Я живу долго, очень-очень долго. Я видел, как люди умирают снова и снова. Я ловил множество проблесков жизни и многое узнал о здешнем мире. И все же многое в нем загадка. То, что я смерть, делает восприятие жизни очень странным и чуждым. Кажется, единственное, что поддерживает меня, – это быть с тобой, кисмет. То чувство, которое я испытываю, когда я с тобой… нет таких человеческих слов, чтобы описать его. Это ни с чем не сравнимо. Все, что я могу тебе сказать, – это что когда я прижимаю тебя к себе, я уверен, что никто и никогда не чувствовал себя таким счастливым, как я в этот миг. Но, отвечая на твой вопрос, – я не обретаю себя, когда смотрю на небо. – Он берет мою руку и вновь поворачивается ко мне. – Я обретаю себя, когда смотрю на тебя.

Сердце мое колотится все сильней и сильней, и я тону в его глазах. Не могу сказать ничего, что сравнилось бы с его словами, поэтому просто подаюсь к нему и целую всадника.

Смерть обнимает меня за талию, мы перекатываемся, он ловко приподнимает мою ногу – и вновь оказывается во мне. И мы с ним в который раз растворяемся друг в друге.

Глава 65

Лос-Анджелес, Калифорния

Октябрь, год Всадников двадцать седьмой

На следующий день солнце уже садится, когда я заманиваю Смерть на громадную кухню. Не то чтобы это потребовало особых усилий. Мы играем в игру «давай-обновим-каждую-комнату-в-этом-доме», так что Танатос, наверное, полагает, что я намерена привнести в наш секс некоторые кулинарные изыски, что, конечно, неплохая идея, но в данный момент моя голова занята не этим.

Тут суетятся с полдюжины скелетов, каждый что-то режет, или запекает, или помешивает.

Повернувшись к Танатосу, спрашиваю:

– Можешь попросить слуг выйти из кухни?

Он наклоняет к плечу голову:

– Зачем? Ты не голодна?

– Я подумала, что сегодня вечером